каждую ночь выпадает снег.

рон лежит в кровати без сна, чуть повернув голову к окну и наблюдает за тем, как снежинки — тяжелые, влажные — планируют за окном. к утру снег растает, рон снова забудет про колдобину у крыльца и с размаху наступит ботинком в мокрое месиво растаявшего снега. он снова запрокинет голову вверх, проверяя, не свалится ли на него в довесок к этому еще и кирпич с крыши (кирпича снова не окажется), чертыхнется еле различимо и, легко выхватив волшебную палочку, высушит промокший ботинок. одно витиеватое движение палочки в воздухе — и обувь сухая и теплая; тем не менее, воспоминание о чавкающем мокром холоде остается и никак не хочет покидать его до самого вечера.

сейчас рон лежит в кровати без сна и наблюдает за вновь начавшимся ночным снегопадом. должно быть, пешеходные дорожки и широкая проезжая часть сейчас покрыты тонким слоем свежего белого снега. хочется встать, накинуть на плечи теплый халат и как есть, босым, тихо выскользнуть из дома. прикрыть за собой дверь тихо-тихо, чтобы не разбудить гермиону, и ступить на холодный, белый тротуар. потоптаться немного, а потом, продрогнув до стучащих зубов, метнуться обратно в кровать, прижимаясь холодными ногами с гермионе, теплой и близкой, вырывая у нее сонные и недовольные вздохи.
выскочить на улицу — хочется. но он не двигается с места. еще больше ему хочется остаться в тепле под тяжелым одеялом, ощущать легкое онемение, которое начинает расползаться по руке, на которой спит гермиона, и мечтать о том, как он выскользнет в декабрьский холод.

наутро снега нет.
наутро все идет выверенным порядком: гермиона ощутимо пинает его в бок, когда приходит время вставать, он кряхтит и ерошит волосы до тех пор, пока глаза не остаются открытыми без дополнительных усилий дольше трех секунд. потом они носятся по дому, каждый собирая свои вещи, пытаясь успеть почистить зубы, выпить кофе и договориться, где они встречаются вечером и что будут есть на ужин. когда они наконец сталкиваются в коридоре (она бежит из ванной в спальню, он — из спальни в ванную), рон ловит гермиону в объятья и мягко, но уверенно целует в губы. она в это время собирает непослушные волосы в подобие аккуратного пучка, а рон свободными руками заправляет ей спину рубашки за пояс юбки. когда они отстраняются друг от друга, гермиона, ухмыльнувшись, затягивает ему ремень потуже, а рон ойкает.

все как обычно.
все как он любит.

он выскакивает на улицу и перепрыгивает через крыльцо — ровно так, чтобы приземлиться одной ногой в лужу. в ботинке чавкает, он закатывает глаза. гермиона фыркает у него за спиной и, высунувшись в проем входной двери, ведет волшебной палочкой в воздухе изящную линию заклинания. как будто и не министр магии вовсе, а беззаботная девчонка.

— спасибо, родная, — говорит рон слегка удивленным тоном.

— и откуда опять этот удивленный тон? — парирует гермиона.

рон, ребячески усмехнувшись, аппарирует, щелкнув пальцами. на последок он шепчет «люблю тебя», и ему хочется думать, что вихрь аппарации оставил гермионе этот шепот.

x

измин поджимает губы. она всегда так делает, когда чем-то недовольна, а это происходит куда чаще, чем рону хотелось бы. впрочем, рону бы хотелось, чтобы все в жизни было проще. измин бы больше улыбалась, у него самого было бы больше свободного времени, а им сейчас не нужно было бы заходить в маггловскую квартирку, украшенную к рождеству внутренностями любимой собачки семейства. не нарочно, конечно. это все последствия случайного волшебства — опять. у их отдела в последнее время незавидно много работы.

— мда, я не об этом мечтал, когда брал на себя руководство группой. знаешь, мне говорили, что это самое теплое местечко в министерстве. ты же, наверное, в курсе, я тут по блату. ну чисто жена устроила, она у меня там, наверху работает. так что, знаешь, связи, все такое…

— уизли? — у измин чуть хриплый голос. обычно так бывает, когда она поссорится со своей девушкой, — заткнись, пожалуйста.

— серьезно? вот так с начальником?

— ох, сэр, ну простите.

кажется, у нее по губам пробегает отдаленная тень улыбки, и рон доволен собой.

— давай, подружка, — бодро провозглашает он, распахивая входную дверь. — пора показать класс в украшении к рождеству. а то у них такой свежий взгляд на декор, что он еще даже не остыл, а я чую запах сырого мяса.

— твои каламбуры это худшее, что происходит в моей жизни сейчас.

— точно? я думал, начальник-придурок это счастье для подчиненных.

они работают быстро и слаженно. измин зачищает территорию: через четверть часа квартира будет выглядеть в точности, как она выглядела до того, как собачку вывернуло наизнанку. рон на мгновение задерживает взгляд на печени? почках? (у него не очень хорошо с анатомией), увенчавших елку. оригинальное решение. он идет дальше.

всплеск магии еще можно почувствовать. она висит кое-где в воздухе, и если попробовать не обращать на нее внимания, то получается заметить. это довольно странное ощущение, и рон совсем недавно поймал себя на том, что начал чувствовать эти остатки случайного волшебства. он называл это про себя отливом — подобно тому как после накатившей волны случается отлив. или он ошибся в терминологии? эти «отливы» ощущались только когда дело доходило до неконтролируемых всплесков магии, которые в последнее время встречались все чаще. сначала думалось, что он просто воображает или заработался. но чем чаще рон чувствовал этот странный запах, оставшийся после всплеска, тем больше он склонялся к тому, что его чутье его не подводит. он вздохнул поглубже, и это стало роковой ошибкой. мираж развеялся, и рон вновь чувствовал только запах сырого мяса, металлический привкус крови и душный, приторных запах духов.

быстрый осмотр квартиры ни к чему не привел: пусто, скромно. серые стены, белый потолок, никаких тебе фотографий по стенам, никаких детских рисунков, никаких плюшевых игрушек. в комнате, предполагавшейся как детская, аккуратно-безлико. узкая кровать, заправленная темно— синим покрывалом с маленькими золотистыми рыбками. единственное украшение — снежный шарик на подоконнике. рон наклонился, чтобы разглядеть, что спряталось под маленьким стеклянным куполом. повинуясь его взгляду, искусственный снежок взметнулся вверх.

когда он вернулся в гостиную, измин уже закончила.

— жильцами занимается иеремия?

— да, подчистит их как следует.

— отлично. прекрасно сработано, измин, — сказал рон, оглядывая квартиру. — ты умница. послушай, — будто невзначай добавил рон, — они же магглы, верно? и сынишка у них.

— точно, ему одиннадцать.

— ну конечно, как я мог забыть. спасибо, что напомнила. ты супер.

когда они возвращаются в министерство к себе на третий уровень, рон продолжает думать об одиноком снежном шарике на подоконнике и чистых, безликих, голых стенах квартиры. он сползает в своем кресле и задумчиво разглядывает свой стол, захламленный кучей всякой совершенно необходимой в работе дребедени. и дребедени, в работе только мешающей. колдография с гермионой двадцатилетней давности — в тот день было много сливочного пива, смеха и мокрых поцелуев; письмо от хьюго и совершенно дурацкая закладочка, которую роуз сделала, когда ей было двенадцать и она увлеклась скрапбукингом. рон до сих пор ей пользуется.

он смотрит на весь этот беспорядок и думает о чистой и аккуратной детской комнате с одним снежным жариком на подоконнике.

[indent] говорит посмотри мне в спину
[indent] там ещё не таких увидишь
[indent] говорит у меня не осталось памяти

[indent] мир то ли делает шаг вперёд - северина помнит, как шелестели страницы ежедневного пророка, после выступления министра магии ; помнит как впервые купила британский the times, чтобы посмотреть их сторону взгляда. везде вроде бы кричали о новой жизни. северина всё так же трансгрессировала к входу в министерство магии - специальное для невыразимцев из отдела тайн, - и прожила свой день всё в той же привычной последовательности. мир то ли делает шаг вперёд, то ли голову назад опрокидывает, чтобы упасть со стула - словно маленький глупый ребёнок. северина падает одна из первых.

идеальный болтик министерского механизма выпадает, чтобы понять - не особо то и был нужен. пока северина заперта у себя дома, ей находят временную замету - глупышка феркинсон, та несуразная девчонка, что в первый рабочий день разлила на себя кофе, никогда не сможет заменить северину полностью. но полностью и не надо.
можно по кускам.
северина не греет себя надеждами о незаменимости ; она не нужна особо министерству, она не нужна своему роду чистокровных волшебников - она по-хорошему никому не нужна. по-хорошему, ведь это даёт своеобразную свободу.
меньше волноваться о рабочей ответственности, меньше нервничать из-за документов, меньше нервничать из-за своей судьбы.

болтик падает на холодный пол отдела тайн ; зеленоватый мрамор всегда казался северине очень красивым - своё надгробие она попросит сделать таким же, если будет вообще кому её хоронить.

когда её сажают под домашний арест, болтик падает, катится по полу, но не закатывается куда-то под стол.
подними, вставь обратно. он ещё рабочий. его ещё можно использовать.
северина не против. северина не боится. азкабаном её жизнь не закроется, волшебство не запретят - всё будет хорошо, обещает зено эйвери, сидящий в визенгамоте. северина ухмыляется. конечно.

северина больше боится бессвязных бездейственных дней, начавшихся с двадцать третьего декабря, чем своего будущего - когда оно станет известно, она сможет вздохнуть.

[indent] гость слишком вежлив для того, кто будет определять её судьбу. она это понимает сразу, пусть и привыкла, что огонь приходят к ведьмам лишь за смертью - инквизиция прошла, а северина всё ещё помнит, как листала учебник истории магии и зачитывалась - ей в хогвартсе только этим спокойно заниматься и удавалось.
мы же в современном обществе - такое больше не повторится. министр может успокаивать себя сколько угодно, да только маглы уже начали свою войну.

северина невольно становится её жертвой ; понимают ли это другие - вопрос отдельный, который скорее всего придётся поднимать на суде. однако эйвери не из крикливых - она будет молчать, не будет давить, не будет себя рьяно защищать. пусть это делают те, кому это выгодно.
с ней уже связался адвокат, желающий ткнуть сообщество волшебников в дерьмо, которое они себе создали.
вылезут ?
посмотрим.
северине даже немного интересно.

  [indent] [indent] она просто болтик. машина едет, она за ней.

[indent] гость, если быть честной, слишком вежлив, чтобы быть работником министерства в целом - северина привыкла к сухим фразам и влажным рукам, которые вместо рукопожатия ждут галлеоны - министерство сейчас не как при фадже, коррупции, говорят, меньше, но она есть.
она всегда есть, нужно уметь смотреть.

имя уизли могло бы заставить её поморщиться, если бы не ледяная маска спокойствия, которой фрау клейст научила её, следуя лучшим немецким традициям. северина знает одну уизли из отдела тайн - стажируется, выглядит так ярко, что северине кажется, будто весь образ невыразимцев этим ломается - они должны быть молчаливыми и тихими, уметь хранить тайны. посмотришь на эту блондинку и тошно становится - какие тайны она может хранить ?

фрау клейст учит её не судить людей по внешности, но кто сказал, что северина хорошая ученица ?

[indent] - зовите меня просто северина, - она пожимает руку гостя ; тяжёлая, крепкая - стажируясь три года в аврорате северина выучила, что такие руки бывают у авроров - они слишком часто хватаются за палочку, они слишком крепко её держат. она поднимает на него взгляд.
ах, рональд уизли, ну конечно.
у героев магической войны лица, словно смятые куски железа, а руки просто обязаны быть крепкими - иначе никак. дело даже не в героизме - дело в кошмарах, которые потом снятся.
северине хочется спросить, когда он последний раз видел в своих снах разрушенный хогвартс, но она лишь поджимает губы.

[indent] - домашний арест слишком грубо сказано, - она отходит от него, обратно укутываясь в мантию, словно камин и не греет вовсе. её тонкая рука, которой она только что пожимала ладонь рональда, слегка горит. северина бы не удивилась, если бы от неё пошёл пар. северина редко прикасается к людям и каждое - ожог. - мне просто запретили ходить на работу и наслаждаться прогулками по округе.

в декабре в девоншире очень мало туристов, местные греются по домам ; они боятся дождливой погоды и штормов. ни один разумный человек не стал бы гулять по декабрьским приморским склонам - северину с детства дразнят ненормальной, поэтому ей и не страшно. поэтому ей и тошно в этих стенах.

северина успевает ухмыльнуться его шутке. могла бы улыбнуться, но шутка слишком чёрная и вполне себе остроумная для улыбки - улыбаются над детскими глупостями.
фрау клейст спасает северину от обмена склизкими любезностями, на которые она не способна, при обсуждении чаепития. домоправительница ввозит в комнату серебряную тележку с чаем и остатками рождественских печений для гостя - северина не слишком любит сладкое.

[indent] - а вот и чай, мистер уизли, - усаживаясь на диван, она берёт в хрупкие ладони фарфор. фрау клейст прекрасно знает своё дело - запах чая расползается по комнате, делая её чуть более живой. менее... чистокровной, более домашней. северина бы очень хотела, чтобы дом оказывался таким и для неё, не только для гостей. иногда ей кается, будто он действительно живой и не совсем считает северину своей хозяйкой. или же северина так плохо себя знает, что не может рассмотреть в этом месте себя - с каждым днём она всё больше понимает, что правда всё-таки во втором предположении.

[indent] северина делает глоток прекрасного earl grey'я с идеальным количеством сахара. северина ставит чашку обратно на поднос.
[indent] - мистер рональд уизли, если вы пришли сюда меня мучать милыми разговорами о чае, погоде или, ещё хуже, о прекрасном состоянии моего сада, то прошу вас, не надо, - северина смотрит на него в упор, с лёгким упрёком - у неё никогда не было надобного уважения к старшим и страсти к слишком долгим любезностям. мистер уизли исчерпал время на small talk, которого у северины всегда мало - пара минут, не больше. иначе это вредно для её здоровья. - скажите зачем вы пришли ко мне, и я постараюсь вам помочь.

[indent] у людей, желающих что-то выяснить, всегда очень беглые глаза и сухо во рту. ей бы одобрительно ему улыбнуться, но вместо этого она опять смотрят впритык - ровно на переносицу, чтобы было легче, чтобы взгляд чужих глаз не давил, не заставлял думать, уходить слишком далеко.

Светает.
   За эту ночь мне снова повезло ни разу не сомкнуть глаз. Мысли давили огромным прессом, не давая уснуть, да и я бы не сказал, что очень сильно пытался. Моя голова была забита настолько, что я даже не заметил, как быстро пролетела ночь. Где-то слева я слышал, как мирно посапывал Минхо. А чуть дальше него наверняка спал Ньют. Но я думал не о них. Мысли мои были далеки от спящих друзей. Это все было о ней.
   Тереза.
   С тех пор, как телепатическую связь между нами оборвали, в моей голове как будто появилась пустота. Словно где-то там был стул, на котором сидела все это время в Глэйд, в Топке, на базе ПОРОКа Тереза, и сейчас этот стул пустовал. Конечно, там были места и Ариса и даже Рэйчел, которую я не мог вспомнить, но это все не было важно по сравнению с тем, что я лишился связи с ней.
   Я хотел простить предательство своей подруги, но забыть все не так просто. Я помнил все события Топки так отчетливо, будто это произошло всего несколько секунд назад. Как она целовала Ариса, как говорила, что ПОРОК это хорошо, как просила прощения, и как внутри меня разъедала горечь. От неопределенности. От желания простить и нежелания видеть ее когда-нибудь еще. Не зря они писали, что Тереза предатель. Они знали. Это была всего лишь очередная их вариация.
   Я чувствовал себя опустошенным дураком, которого не просто обманули, о еще и благополучно растоптали. Мне было жаль Бренду, которая смиренно ждала, когда же ее шанс придет, но я понимал, что этого не будет. Что, соверши Тереза еще хоть миллион проступков, предай она нас еще сотню раз, это чувство не пропадет. Чувство, которое сложно объяснить словами. Мы оба не знали и не могли вспомнить о том, что было между нами до того, как мы попали в Глэйд. Почему они выбрали именно нас четверых. Какие были отношения между нами и между Арисом и Рейчел. Паренек говорил о том, что помнил происходящее до Лабиринта, но я верил ему с трудом. Вместе с чувством нехватки логического начала не хватало и чувства законченности. Как будто несколько глав и концовку вырвали, оставив от книги лишь середину, и выбросив нас в нее. Адаптироваться к этому становилось с каждым днем все сложнее, как и видеть Терезу постоянно рядом с нами. Я прекрасно замечал косые и не одобряющие взгляды Ньюта и Минхо в сторону нашей предательницы. Они будто молча задавали этот вопрос - 'почему мы взяли Терезу с собой, когда снова сбегали из ПОРОКа?'. И я не мог бы им ответить, поэтому каждый раз всего лишь опускал потупленный взгляд. Я был уверен в том, что она нужна нам [нужна мне], и без нее мы пропадем, но аргументировать это не мог. К тому же, Бренда каждый раз задавала мне провокационные вопросы, и не упускала случая пройтись по истории с Терезой. Негласное соперничество между ними было заметно любому, только теперь Тереза постоянно молчала, и ни с кем не разговаривала, не отвечая даже на колкости Бренды, в то время как вторая искала возможности высказаться.
   Я молча встаю со своего оборудованного на полу заброшенного здания спального места. Мы организовали здесь свое подобие Глэйд позавчера, и каждую ночь кто-то один оставался дежурить у входа. Сегодня это была Гарриэт. Сейчас она спокойно дремала, опершись головой на стену и сжимая в ладони копье, но я знал, что, как только она услышит единый шорох, то будет наготове. Так и произошло. Стоило мне ступить за черту комнаты, как древко копья уже было нацелено на меня. -Тише, тише. Я всего лишь хочу подышать, - смуглая девушка едва слышно что-то пробурчала, зевнула и встала. Когда я отходил от нашего укрытия, то видел, что Гарриэт теперь ходит вдоль стены туда-обратно.
   Пока я дошел до края леса и ушел настолько, чтобы меня стало едва видно, утро вступило в свою силу окончательно. Я отвык от голосов птиц, а здесь, среди деревьев, звонко играл птичий щебет. В своей гонке за жизнь и побеге от смерти мы все забыли о том, как это - радоваться обычным вещам. В общем-то, мы и не помнили. Каждый из нас был оторван от родителей и заперт в ПОРОКе с детства, и такими повседневными вещами мы не привыкли наслаждаться. Пройдя через лес, я спустился к краю маленького озера. От нас скрывали целый мир, говорили, что там, за стеной ПОРОКа ничего нет, и что мы видим после побега? Что мы можем начать жизнь с чистого листа, заново, в новом мире. Где Вспышка побеждена, и люди, которые создали ПОРОК мертвы, а сама цитадель зла разрушена. Мы стали создателями нового мира. Может, в этом была наша роль, а не в создании Лабиринта?
   Я набираю воду из водоема в рот, выплевываю, мою руки. Вода здесь прозрачная и еще ледяная. Мне не хочется думать о том, что действительно именно мы с Терезой были не составной частью эксперимента, а одними из создателей этого зла. С другой стороны, не сотри они нам память и не отправься мы в Глэйд, смогли бы мы спасти всех, кто были в разных лабиринтах? Думаю, мы бы дальше ставили этот эксперимент по частям. Они сделали нас убийцами. А после изменили нас и в этом, сделав спасителями. Интересно, чего хотел ПОРОК от нас, и какова была их истинная цель? Теперь, когда вся система рухнула, мы об этом не узнаем. Все испытуемые теперь свободны и направляются в разные части материка. Мы решили остаться в центральной части, и осваивать места здесь.
   Когда на мое плечо ложится чья-то рука, все внутри меня подскакивает. Я резко встаю, схватив преследователя за руку, поворачиваюсь, и внутри все снова замирает. Передо мной стоит она. -Что ты здесь делаешь? - я смотрю на нее. На заспанные голубые глаза. На растрепанные темные волосы. На тот самый внимательный взгляд, который смотрит всегда прямо в душу. Она всегда смотрит так, будто читает то, что у тебя в голове. Тогда, в Лабиринте. В стенах ПОРОКа. В хижине в топке. Так могла только она. И никто не мог этого заменить. Но я пересиливаю себя, и старательно не поддаюсь этому больше. Отвожу взгляд и отпускаю ее холодные пальцы. -Уйди, Тереза. Я не хочу тебя видеть.
   После того, как мы по ее вине снова оказались в стенах ПОРОКа, нам ни разу не удавалось оставаться наедине. И я старательно избегал этих моментов, уходил от ее присутствия и одновременно боялся и ждал этого момента. Рано или поздно он должен был настать, ведь Минхо и Ньют не всегда могут быть рядом, да и следящая за поведением Терезы Бренда, ожидающая подвоха еще больше, чем я, тоже не могла оказываться между нами постоянно. Я отворачиваюсь, сажусь на уже примятую ранее траву, и снова опускаю свой взгляд на воду. Спустя примерно полминуты Тереза садится рядом со мной. Она молчит, ни с кем не разговаривает, только постоянно слушает уже несколько недель. Мне хочется, чтобы она не говорила со мной никогда, и убралась отсюда, присоединилась к другой группе, и все было в порядке. И одновременно хочется, чтобы она хоть что-то мне объяснила. Может, тогда я ее пойму?
   -Тереза, я...- я поворачиваю свое лицо к ней, и не успеваю договорить. Ее губы накрывают мои раньше, чем я заканчиваю мысль. Мне не хочется отвечать, потому что слишком много вопросов сейчас стоит между нами, как тогда, когда она сделала это впервые. В хижине в пустыне, не ответив ни на один заданный вопрос, она сделала то же самое, и ушла. Но я не могу противиться этому желанию. Беру ее лицо в свои руки, и тогда она сама отстраняется от меня. -Почему ты это делаешь? Что теперь? Ты уходишь от вопросов, и уйдешь сейчас снова?
   Я вижу в ней смятение, и как в утреннем свете блестят слезы в ее глазах. Тереза сильная. Когда я увидел ее впервые в Лабиринте, я понял, что эта девушка сильнее любого из парней-глэйдеров в моральном плане. Тереза всегда была кремень. И она говорит то, что выбивает почву из-под меня. 'Ты всегда делал меня слабой, Томми'. Мне становится жалко ее отчего-то, и я начинаю чувствовать себя полным идиотом. Во мне борется противоречие. Все закончилось, и можно забыть о том, что произошло. Что Тереза отдала нас ПОРОКу, хоть и организовала побег после, и это едва ли не стоило ей жизни. Вторая сторона медали в том, что, если она уже тогда скрывала что-то, то может совершить что-то еще раз. Тереза загадка. И никто не знает, что от нее ждать. -Нет, прекрати, - я встаю, отхожу на несколько шагов, хватаясь за голову и проводя руками по и без того растрепанным волосам. -Я не знаю, что от тебя ожидать, Тереза. Я не знаю, когда ты - это ты, а когда ты всего лишь играешь, я.. Я в смятении, и не знаю, что мне делать и как поступить будет правильно, потому что не могу тебе доверять. Все кончено, Тереза, ПОРОКа больше нет, Ава Пейдж мертва, и все это не важно, но я не могу.