Agustín Baraja, 60 y.o., краткая информация:
Родился ты на Острове. Матушка твоя работала в борделе, не самом лучшем, конечно, но шлюхи там были чистенькие и не перезрелые. Сама шлюхой не была, зато была хорошей врачом и знала толк и в аптекарском деле. Будучи женщиной, ей было сложно помогать «порядочным» гражданам: никто не верил, что обычная женщина способна на настоящую помощь. Однако, она не беспокоилась о своей репутации, а за свои услуги брала вовсе не такую цену, чтобы владельцу было выгоднее было выкинуть больных за дверь. Женщина делала девушкам примочки, латала деликатные раны после излишне рьяных клиентов, помогала не рождаться детям и лечила некоторые поганые болезни. В том самом борделе она и свела знакомство со своим будущим супругом, твоим отцом, который простодушно принял её за проститутку, и сильно растерялся, получив хорошую оплеуху.
Будучи не робкого десятка, она произвела на мужчину сильное впечатление: праздный повеса и дерзкий головорез вдруг вознамерился взять строптивицу в жены. Та, конечно, до последнего не знала, что это «тот самый», о котором судачат на островах, но женское сердце чуяло подвох, и она долго не отвечала на попытки мужчины получить ее расположение. До одного судьбоносного случая, когда ее схватили в подворотне пьяные матросы и собирались пустить по кругу. Мужчина, конечно же, выручил даму сердца, и, наконец, завоевал доверие и уважение, а там со дна женской души вынырнула и затаённая страсть: мужчина был недурен собой, руки-ноги его были целы, а о капитанском обаянии местные шлюхи и вовсе слагали легенды. Кто знает, может быть он сам приплатил тем матросам за спектакль, ведь на войне все средства хороши. Так или иначе, свадьбу сыграли. И, как полагается, меньше, чем через год в семья капитана увеличилась. В раннем детстве ты отца видел редко, иногда настолько, что поначалу, совсем маленьким, не узнавал его, когда тот возвращался из долгих рейдов. Избегал, не хотел с ним общаться. Отец пытался загладить вину перед дочерью дорогими подарками и баловством. Бывало, брал с собой на корабль и показывал разные диковинки. Большой корабль так сильно запал тебе в душу, что каждый раз, когда отец возвращался домой из дальнего похода, ты со всех ног бежал встречать отца, и корабль. Сложно сказать, кого из них в большей степени. Когда ты стала постарше и посмелее - попросилась даже с отцом в плавание. Оно понятно: Рио де Солар хоть и был большим городом, да только местные друг друга знали чуть ли не поименно, новые впечатления приплывали лишь из-за моря, когда в порту швартовался корабль привезший рабынь.. Мало-помалу отцовские байки про морских чудищ, русалок, далекие прекрасные земли и несметные сокровища за привезенных рабынь стали заветной мечтой.
Мать, все еще работающая врачом в борделе, не одобряла твое увлечение морем, пыталась привить тебе любовь к медицине и скрупулезно учила всему, что знала сама. Учила грамоте и счету, рассказывала, как устроено человеческое тело, как промыть рану, как снять жар, как унять боль, и как можно отравить. Ты, хоть и не отличался должным старанием, все равно впитывал уроки матери как губка и даже помогал ей лечить девушек в борделе. Ну, как помогал? Таскал воду да чистые бинты, стерилизовал инструменты, а еще смотрела внимательно за работой.
Быть семьей одного из самых грозных капитанов архипелага не только тяжкое испытание, но еще и большая опасность. Недарпом почти никто не знал «того самого» в лицо: капитан был очень осторожен. Но беда все-таки случилась, когда тебе было десять лет. Мать отправила тебя на рынок за кое-какими продуктами, а сама осталась в доме. Не прошло и получаса, как по площади разнеслась тревожная новость о пожаре: горел ваш дом. Огонь занялся слишком быстро, дом горел со всех сторон, так, что невозможно было туда проникнуть. Ходили слухи, что дом подожгли какие-то люди в красном. Дом тушить пытались, но это было что капля в море: уже через пару часов на том месте было одно только пожарище. Мать, конечно, погибла. Известий об отце не было слышно уже несколько месяцев. Ты стоял среди толпы, прижимая корзинку с перепелиными яйцами к груди, и не мог даже плакать не могла. Кто-то из зевак злорадствовал, что поделом «подстилке». Кто-то молчаливо ушёл, порадовавшись, что не его добро сгорело. Но нашлись люди, которые не оставили тебя без крова на улице. Один из таких был обязан твоей матери жизнью своего внука (у дочери были ужасно тяжёлые роды), решил вернуть покойнице долг и приютить осиротевшего мальчишку. У дядюшки была своя корчма неподалеку от порта, и для тебя там скоренько нашлось дело, чтобы зря хлеб не ел. Сколько же минуло времени и нажил ли ты там хоть немного радости или сбежал в очередной раз, надеясь встретить отца - расскажешь в анкете, когда придешь, но ты его нашел. Ходил за ним тенью, ни на миг не отставая. Тебя за это даже прозвали поначалу капитанским хвостиком. Команда первое время относилась к эдакой блажи капитана с молчаливым неодобрением, но понемногу все привыкли к тебе, и даже полюбили. Ты стремился помочь то там, то тут. Слушал бывалых моряков, да запоминал, став эдаким сыном полка. Каждый стремился тебя чему-то научить, просветить. У тебя была сильная воля и недюжинное упрямство. Ты не жаловался и не ныл, не требовала к себе особого отношения. Тебе хотелось казаться взрослее и самостоятельнее, стать достойной частью обширной команды, хотелось после вахты посудачить про женщин, потягивая в кубрике мескаль. Это видели все, и понимали, что такие качества нужно поощрять, давать им волю, и стремления ни в коем случае нельзя губить. Отец разделял эту точку зрения, более того, казалось, у него на тебя есть свои большие планы. Он учил читать карты, замерять расстояния маршрутов, выстраивать курс. Старпом и, по совместительству, квартирмейстер, учил управляться с метательными ножами.
-Настанет день, - смеялся старпом, Когда ученик превзойдет учителя, и протащит его под килем.
Не знал он тогда, что его слова однажды станут пророческими.
Время шло, команда отца росла и менялась, уступая дорогу молодым. бывший наперсник отца, некогда любимый его ученик и поверенный, а позже - один из ближайших его соратников, стал покупать членов команды, чтобы устроить бунт и сместить отца, который, по его мнению, растерял всю былую хватку и удаль, и ведет свой корабль на дно, в прямом и переносном смыслах. Люди говорят: «Всем правит случай. Знать бы теперь, кто правит случаем». Ходили слухи, что смутьян давно метил старому капитану в сваты, и капитан, малодушно помыслив о том, что сможет его умаслить, согласился на твой брак с его дочерью Инес. Надо ли говорить, какого мнения был ты? Чувствуя себя разменной монетой, ты затаил на отца злобу. Однако, когда предатель, не сдержав обещаний, поднял мятеж и склонил на свою сторону половину команды, тебе пришлось выбирать. Нелюбимый тесть, который предал любимого отца, или любимый отец, который предал тебя? Выбор был очевиден. Впрочем, с возмездием оты не торопился: где хитростью и подкупом, а где правдой и уколами совести ты мало-помалу заручался сторонниками. Почувствовав, что время пришло ты убила предателя прямо в капитанской каюте, отрезал своим ножом его голову, и вышелна верхнюю палубу, к команде. Кровь стекала бордовой тягучей струёй, бежала по палубе, затекала в рустер, капала гранатовыми каплями на лица тех, кто сидел в трюме; открытые глаза смотрели на всех тех, кто стоял перед тобой. Кое-кто говорит, что в глазах мертвеца читался невыразимый ужас. Один за другим стали подходить к тебе члены команды, давать присягу. Тех, кто не присягал, поднимали на рей и протаскивали под килем раз, потом второй, третий... Кто-то сдавался и присягал. Кто-то захлебывался, а кто-то, изрезанный раковинами, наросшими на днище, истекал на палубе кровью до последнего своего вздоха. Капитан умер, да здравствует капитан, сукины дети. Голова предателя долго еще болталась меж острых грудей гальюнной бабы, напоминая всем о той самой присяге. Кануло в пучине это время, оставив воспоминания и привкус сальной горечи. Какое-то время тебе подчинялись и признавали авторитет, но поистине сложно быть в меняющемся мире с претензиями. Когда отец отошел от дел, но все еще был жив, против тебя открыто не выступали. То ли свежа была в памяти кровавая присяга, то ли уважение к старому капитану защищало какое-то время... Но стоило старому капитану помереть, как половина сабель обратилась против тебя. Пришлось поступиться всем. И дружбой, и доброй памятью, и милосердием, которого с каждым годом в ней становилось все меньше и меньше. Ночами снилось, что ты сдираешь кожу и отрезаешь головы родным своим братьям, натравливая на них других своих братьев. Команда, что была сильна и едина, теперь грызлась, словно в бреду. И во всем этом только твоя вина. Но никто не узнает о той горечи, что наполняла твое сердце, и никто не догадается о литрах рома, которые ты вливал потом в одиночестве, скорбя о каждом. Пришедшая на Остров революция, вопреки толкам, не был бездумной прихотью. Ты чувствовал себя так, словно тебе отрубили руки. Твой корабль был потоплен, а ты сам и команда - арестованы. Тебя повесили этим же днем на закате, в гавани, в назидание каждому, кто посмеет посягнуть на мир морских границ острова, если бы не идея направить твой талант в свое, особое русло, не начала витать в воздухе вместе с запахом легких денег от прогулок вдоль побережья. Ты навсегда запомнишь и ту ясную лунную ночь, среди мертвого штиля, когда тебя вызвали в Секретариат диктатора и отработанным тоном, от которого вопросы застревали жестким комом в горле излишне любопытных особей, объяснили важную задачу - под оглушительно-влажный хруст костей и суставов помочь навсегда поставить на место позвонки в одной длинной шее. Так и я умылся в крови, а ты наконец, поймал ветер в свои паруса. Чётко разделяя зоны влияния, ты и мы с Дэвидом шли к поставленной цели: вышвырнуть врага в воды архипелага. Если придешь - сможешь насладиться чтением этой истории. Только была у тебя из-за нее и своя цель, пожалуй, еще более амбициозная - взять под контроль фирму по аренде яхт установить там свои порядки. Это был еще и стратегический союз капитана, бизнесмена и экс-чемпиона, только твое счастье, вдохновленное великими планами, было недолгим. Я по-прежнему считаю тебя человеком ограниченным и застывшие в своих правилах и обычаям. Из вообразивших себя умнее отцов и дедов и, вооруженные гонором выше крыши, побежали творить новый мир и решать, кому жить после завершения карьеры, а кому умирать. Что это было? Способ развлечься и разбавить скучные светские будни, не обремененные тленной необходимостью горбить спину над грязной работой? Что это? Крик души, ошалевшей от вседозволенности и безделья? Значит, к черту опыт, здравый смысл и мудрость, значит кому они нужны, когда в пламенеющих венах бурлит кровь с кокосовым молоком и какавой? Обо мне ты не лучшего мнения. Считаешь, что позови большой куш меня - пошел бы кромсать себе подобных, вообразив себя мстителем, хранителем и блюстителем одному мне известной правды. Мол, как других судить, так судья, а с него спросишь – каждому слову и делу найдется пламенное адвокатское оправдание. Да, сила моего удара - страшная вещь, но может, все не так и мне не стоит ненавидеть тебя? Может тебя просто недолюбили, недозаботились, недосмотрели и вообще все несправедливо в этом кривом, несовершенном мире?
