| rabastan lestrange
[пожиратель смерти]
[gaspard ulliel]
[indent] » j.k. rowling`s wizarding world
[indent]
эти мысли, как будто бы яд мои сны за тобою летят
и нельзя мне вернуться назад<...>
[indent] они забирали молодого мужчину, а вернули старика - фраза, что повисает в маленькой кухоньке, в доме на окраине лондона, вызывает тихий судорожный вдох, сквозь сцепленные зубы и невысказанное вслух сожаление о том, что все так сложилось. они, оба, слишком отчетливо помнят зиму после хэллоуина одна тысяча девятьсот восемьдесят первого: он - холод цепей на кресле подсудимого, что давили на руки до посинения и онемения пальцев; хруст ломающейся палочки из тиса, самой первой, что получил еще до школьных одиннадцати лет, которую будто специально переламывали на его глазах - измываясь, а он покрепче сжимал зубы и терпел, верил, что рано или поздно воздастся. об этом на перебой твердила белла, он, кажется, был подвластен ее вере, как и старший брат. сожалел ли он о своих поступках? нет.
[indent] она - нестройный ряд колдографий в специальном выпуске ежедневного пророка, где пестрил заголовок - пожизненное заключение - от которого щемило сердце, а на глаза наворачивались непрошенные слезы. тонкс улыбался, говорил, что все, наконец-то, окончено и гладил по спине; искренне полагал, что столь не свойственная ей истерика была вызвана упавшим с плеч грузом страха и вины. потому что она, меда, смела идти против блэков - никто ему тогда не сказал, что не страх заставлял сжимать тонкие пальцы у губ - глуша непрошенные всхлипы. меда прощалась с детством, школой и воспоминаниями; прощалась с милыми сердцу друзьями и прошлой жизнью. тогда ей казалось, что прошлая жизнь осталась там за страшной датой и заголовком, сожалела ли она о своих поступках? пожалуй, нет.
[indent] меда думает, что он, сидящий на небольшом табурете за столом, перед дымящейся кружкой чая - совершенно не вписывается в уют и тепло, что было создано ее собственными руками. так не аристократично, вот только она давно не светская леди, лишь любящая жена. порой, кажется, и этого нет. он слишком чужой, холодный, аристократичный, точнее арктический, с этими его темнеющими глазами в которых навсегда застыл ужас азкабана и морозный холод сотен дементоров.
[indent] блэк, именно так он невольно обращается к ней, будто бы не признавая давно обмененную древнейшую и благороднейшую на грязное тонкс, вдыхает мяту и чабрец, коим отдает чай и слегка жмурится, словно пытаясь скрыть зубную боль, тяжелые шаги сверху оповещают хозяйку дома, что обыск в спальне окончен. от злости ее бьет озноб, что старается скрыть, грея узкие ладоши о горячие бока, отчасти с удовольствием осознавая, что не найдут никого, ни дочь, что совсем недавно выскочила за оборотня люпина, ни теда, что уютной гостиной молодоженов, скрытой, как и весь дом, фиделиусом, предпочел промозглые леса шотландии. в голове все еще крутится его фраза: тебя не тронут, ты чистокровная; вот, только, спасает от сальных намеков и грязной ругани лишь колоссальная схожесть с беллой и тихое присутствие рабастана лестрейнджа. последний все чаще молчит, с легкой брезгливостью осматривая окружающий его интерьер, ровно до момента как ловит на себе холодный взгляд ее карих глаз. не ему судить, но отчего-то внутри противненько тянет, а бледные щеки заливает стыдливый румянец, словно показала что-то излишне личное, то самое, что в приличном обществе озвучивать не положено, особенно когда замужняя.
[indent] и пусть история началась задолго до второй магической войны, и, пожалуй, никогда не была их собственной. личной. британская аристократия всегда держалась обособленно, в стороне, лелея свое происхождение. в кулуарах родовитых имен и фамилий, вобщем-то, всегда было в чести мериться у кого родословная больше. с блэками соревновались немногие.
[indent] мы с тобой были совершенно не похожи. но что-то в тебе есть, такое, что всегда заставляло остановить свой взгляд на отвратительном колдо в ежедневном пророке. знаешь, таких в последнее время стало тошнотворно много, зимой 1996 года; цепляться за знакомые черты, словно рыболовные крюки под ребра, всматриваясь в насмешливые глаза напротив и совершенно не замечать стоящее рядом фото беллы, знаешь, мы с ней теперь слишком разные. мне хочется верить. но насмешка во взгляде человека, что смотрит с присущей ему ленцой, будто бы говорит, что я, снова, ошибаюсь. мы всегда были до омерзения похожи.
[indent] я мысленно вытягиваю ра-бас-тан, не смея произносить вслух, будто имя это, как и то, чье называть нельзя - зачаровано. внушает страх простым обывателям, как и фамилия твоя лестрейндж; хотя, будем честны, заслуга в такой славе все же принадлежит моей милой белле- белле- беллатрикс. а ты смотришь с каждого второго номера ежедневного пророка, держа в пальцах номерную табличку, тех самых, за которые я когда то цеплялась ища поддержки. будто фото это не хроника осужденного на пожизненное, что сделана не так давно, чтобы в очередной раз потешить самолюбие чинуш в министерстве, мол смотрите, все те же преступники гниют в азкабане, а как минимум фото на первую страницу [хотя бы с этим ты угадал] за заслуги перед страной и непосильный вклад в магический мир. по крайней мере выправка у тебя все та же, несмотря на тени и рок, что отпечатались на лице. пожалуй, это даже забавляет.
[indent] мы с тобой совершенно не похожи. я твержу себе это как мантру; потому что ты около безумия, что не отразится в глазах человечностью и идеалами, когда-то возложенными на твои плечи. но все равно я тяну тебе руку - каждый раз. даже когда надежды на твое спасение нет. проклятое наваждение, что детскими и школьными воспоминаниями врывается в сознание. мы слишком похожие.
еще немного мыслей :3  
[indent] так сложилось, что у меды мораль серая, я бы даже сказала темно серая; у нее сложное переплетение причин и следствий - она не бежит к великой любви, чтобы там не говорили - воспитанна она не так; она бежит от войны, потому что в сути своей труслива и малодушна, бежит от неравного брака, который ей навязан, потому что считает подобное не справедливым по отношению к себе. вот здесь как раз играет роль ее окружение и разношерстность людей с которыми она общалась. ей показали, что может быть по-другому.
[indent] это замкнутый круг в котором меда осталась бы, если партия ее устроила хотя бы как друг и соратник. переборола бы свои революционные взгляды, потому что семья - то, что главное. при этом все равно бы убежала находя метку на чужом предплечье [в те года это более модно, чем меряться длинной родословных], потому что не хочет быть утянутой в пучину междоусобиц.
[indent] у них история, что началась с дружбы. для меды рабастан, невольно, и почти незаметно стал тем немногим, о ком вспоминала при слове семья, но все же он не являлся блэком по крови, что несомненно было его достоинством, перед многочисленными родственниками. и семейным сумасшествием.
[indent] они оба знали, после объявления помолвки беллы, что вторая девчонка блэк не отойдет в семью лестрейндж - это не выгодно. вараинт, где меда не поддается на предложение теда о браке, ускользал сквозь пальцы, потому что "сломить себя ради рабастана", не одно и тоже - сделать это для кого-то другого. ей всегда был нужен кто-то на чьи плечи она невольно переложит решение: тед, который так неосторожно влюбился, рабастан, что только по мерлину известным причинам, стал сторонником темного лорда. как только отец объявил, что ей нашли выгодную партию и следующий званый ужин будет объявлением о помолвке, - она покинула свой дом без объяснений кому-либо. навлекая на себя отлучение и проклятия.
заявка. вольное видение моих хэдов на эту пару; я не прописываю характер рабастана, его роль в обществе и семье - каждый твой хэд, который хочется оживить в игре - показывай, рассказывай, все готова обсуждать. безумно люблю персонаж во всех его возможных гранях. внешность. лет эдак пять назад мне попался басти с прообразом гаспара на аватарке и понеслось, сейчас с лестрейнджем у меня ассоциируется именно он, но мы можем попробовать договориться. что, конечно будет сложно, я визуал. пожелания. главное - заинтересованность и желание играть. помогите меде закрыть этот гешт, поэтому жду человека который зажжет; того, кому хочется пошуршать своими хэдами[которые имеются] и просто поиграть по гп. при себе иметь желание коммуницировать, я с радостью делюсь хэдами, идеями, музыкой и хорошо, если ты тоже так можешь.
upd! от себя в среднем 3-4к посты [объем меньше воспринимаю очень сложно], второе/третье лицо, большая/маленькая буква, могу в игру с кеглями, частичная птичка — выделение речи. все остальное обговариваем через рот - это очень действенно.
пример поста; это было началом конца. по правде, андромеде стоило понять это еще тогда, в пестрящей громкими заголовками статье, где пересчет смертей магглов давно перешел за десяток за последние недели, а отец мирно пил кофе, приговаривая, что лорд принесет в магический мир британии стабильность и положенное чистокровным семьям, по праву рождения, могущество. у меды озноб бежал по позвоночнику, если процветание строилось на костях невинных, то этот мир был не для нее.
она закусывала щеку изнутри, до крови. тед писал о том, что участились нападения на магглорожденных волшебников — это переходило границы. аврорат сбивался с ног. люди боялись зависшей черной метки над крышей домов, уже заранее зная, что обнаружат там. меда малодушно боялась увидеть метку на предплечье кого-то из семьи или друзей. только потом понимая, что ее страхи были вполне себе обоснованы. за тихими разговорами светских раутов, что так любила аристократия, знакомых улыбках и привычных разговорах, там за масками знакомых, знаваемых и просто близких, скалились жестокие звери. загнанные и злобные, у которых была лишь одна правда, если ты не с ним — значит ты враг. и чистота крови тут уже не играла особой роли.
это было чертовой точкой не возврата. там, где рабастан, неосознанно вышибал твердую почву из под ног, словно в лицо бросая его правду. единственную верную в их окружении, ту самую от которой у самой девушки сводило внутренности, а к горлу подступала отвратительная горечь осознания, там где она отмахивалась от незнакомых имен жертв, палач зачастую был один единственный. тот самый человек, которому меда вполне могла бы доверить собственную жизнь, когда-то.
она даже не могла сказать, когда все это началось. спустя десятилетия ей казалось, что это чувство было с ней всегда. с самого детства, наполненного детским смехом, прятками в материнском саду, что в августе пестрил яркими красками и пьянил изобилием душных запахов цветов. тотальная уверенность в рабастане, та самая нерушимая, порой абсурдная и не требующая доказательств. свой собственный нерушимый остов, постоянная переменная в хаосе, что набирал обороты в обществе и безумии родной семьи, что со временем начинало казаться абсолютным для всех, кто носил древнейшую и благороднейшую фамилию. в какой-то момент андромеде становилось страшно за себя.
она воздух втягивает сквозь плотно сжатые зубы и давится этим, по детски наивным — пообещай не умирать никогда — это даже в мыслях ее выглядит жалко, что позволить себе совершенно не может. ее душит фраза, которую она так и не произнесет в тишине гостиной, потому что не имеет на это, собственно, никакого права, как и находиться в этой гостиной поздно ночью, когда давно должна была спать в собственной комнате; и уж точно не в праве она желать вцепиться холодными пальцами в ладонь, сдирая тонкую кожу ногтями, в попытке разодрать до крови, удержать любыми способами от глупостей, в которые ввязался. рабастан никогда не был глуп, но почему то сейчас опрометью с головой бросается в омут из которого не выплыть. ей пожалуй, впервые так страшно за кого-то другого. в конце концов хоронить лестрейнджа совершенно не хочется, как бы хорошо не смотрелся этот блядский черный цвет на ее фигуре.
андромеда морщится, за наигранным возмущением пряча болезненную рябь разочарования, что пробегает по лицу, растягивает губы на уголок в тихом фырчании, и, совершенно точно старается не отвернуться, жмурясь до белых точек перед глазами. потому что позорно разреветься, когда изнутри все пульсирует болезненным осознанием, словно крюками развороченная действительность — последнее, чего бы хотелось. особенно при нем.
она костяшками пальцев трет обжигающий след на щеке, стараясь игнорировать двусмысленность открывшейся реальности, где страх за состояние рабастана открыл для нее другую сторону его жизни, о которой совершенно не хотелось знать//думать. в таких случая блаженное неведение — самый идеальный вариант, даже если внутри скребет осознание, что знала до этого. — по крайней мере, теперь я знаю, что мы сможем обойтись без целителя и рудольфуса. — она растягивает имя старшего лестрейнджа почти по слогам, кожей зная это покалывающее ощущение недовольства, которое обычно следует за упоминание старшего брата. — если, конечно, ты перестанешь строить из себя героя и позволишь заняться раной.
первые пасы палочкой даются тяжело с дрожанием похолодевшей руки; меда взгляд отводит свой растерянный. она знает наверняка, как тяжело дается это его прости. вот только единственное чего дать андромеда не может — это прощения. это отражается затяжной болью на дне карих глаз, которую не вытравить даже спустя десятилетия.
— я просто не могу понять, зачем ты это делаешь? — брови ее темные сходятся на переносице, девушка щурится, рассматривая знакомые черты лица. кажется, ей знакомо все, уверенный спокойный взгляд и самый последний шрам, даже хмурая морщинка, которую хочется разгладить пальцами. это все еще рабастан, с которым она гуляла в детстве в материнском саду, пряталась в комнатах поместья лестрейнджей, тихо переговаривалась в школьных коридорах, изредка сталкиваясь в факультетской гостиной — таких вот простых, жизненных, фрагментов в ее памяти, пожалуй, ровно столько же, как семейных хроник в старом омуте памяти, в доме блэков. - ты никогда не был жесток.
ей просто нужна была уверенность, переложенное на чужие плечи решение или молчаливый полный упрека взгляд, даже если осуждающий — плевать. что-то, что позволило бы удержаться там, где так невыносимо дышалось в последнее время. сейчас хотелось бежать, опрометчиво, боясь оглянуться и увязнуть в омуте бессмысленных смертей и войны за господство. решение, что позволило бы затянуть петлю на собственной шее еще сильнее, продолжив улыбаться, потому что это то, что хотели бы для нее родители. чистокровное долго и счастливо. что позволило бы запустить извечную траекторию движения по орбите, вокруг чего-то нерушимого. ее тотальная уверенность рассыпалась на собственных глазах, уродливой меткой, скотским клеймом на бледной коже.
возможно, в своих глазах они были последователями и революционерами. борцами за справедливость, в этом прогнившем мире. в ее глазах они были потерявшимися, отчасти, безумными, людьми. оттого больнее становилось видеть в рядах все больше знакомых лиц, дергаться в тиши, когда отвратительные слухи не дают уснуть, а сама ворочается с бока на бок, осознавая лишь одну простую истину. она так больше не может.
и уже совершенно не важно, зачем она сюда пришла. ее молчаливое прощание печет уголки глаз слезами, что никогда не будут пролиты. андромеда плечом ведет худым, поджимая тонкие губы. — это сейчас не так важно, считай, что хотела увидеть. впервые за долгое время ей больше нечего ему сказать. самый ее большой страх оживает в небольшой гостиной, на ее глазах. она должна была знать, что где-то здесь была точка не возврата, где на предплечье змеилась уродливая метка, которую так боялась увидеть на руке. особенно его.
| |
