Эйнар Вийон	Новый год 2018
Тайтес Кемпбел	Новогодний тир, Новый год 2018
Тейваз	Новогодний Марафон, Новый год 2018
Мириам Блэквуд	Новогодний Марафон, Участие в Мафии
Тэрм Шшерн	Новогодний Марафон +, Новый год 2018, участие в Мафии, Победа в Мафии 5.0
Карла Марекьяре	Новогодний Марафон +
Хелен Хеспес Ган, Новый год 2018	Новогодний Марафон +
Астароше	Новогодний Марафон +, Новый год 2018, Новогодний тир
Бишамон Грей	Новогодний Марафон +
Тони Хьюз	Новый год 2018, Победа в Мафии 5.0
Мадс	Новый год 2018, Кроличьи бега
Дайяна	Кроличьи бега
Винсент Моро	Победа в Мафии 5.0

Тейваз ведь и забыл, что Эри теперь стала ответственной владелицей кафе. Она приобрела «Чердак» совсем недавно, а уже сколько событий успело минуть с того дня, как дракон вместе с сыном приходил к ней на вечер в честь открытия.
Стефан уже не раз спрашивал, когда они смогут ещё раз поесть мороженого в гостях у тёти Эри. Тейваз же постоянно отвечал, что «скоро», но никак это «скоро» не наступало. В итоге мороженое ели уже все вместе на дне рождения Стефана в уютной обители Стразы Лайремо.
- Нет, о смерти пока и не думай даже. Ты мне ещё пригодишься, - Тейваз улыбнулся уголками губ в ответ на привычное ворчание. - Вот как станешь старой и некрасивой, тогда и начинай думать о вечном.
Возраст драконов был понятием очень растяжимым, и Лайремо, который даже по их меркам был ещё достаточно молодым, всё равно чувствовал себя старым, когда рядом оказывалась Эри. Он вспоминал о том, что видел, когда её ещё не было на свете, и думал о том, что увидит она, когда не будет уже его.
- К тому же у тебя столько планов. И почему я о них ещё не слышал? И жаль, что не быть нам соседями, потому что я бы прикупил себе дом в Геноа. Удивительный город, построенный на воде и чем-то похожий на Венецию. Советую как-нибудь тебе там побывать, - дракон говорил задумчиво, переведя взгляд в сторону окна. Здесь не было того роскошного вида, который открывался из кабинета в офисе Консорциума, да и окно было куда меньше, давая взглянуть лишь на кусочек города.
Каинвилль был особенным местом, и, наверное, в этот момент Тейваз вдруг осознал, как сильно всё изменилось. Дракон столько лет чувствовал, что этот город сковывал его свободу, привязывал к себе, не давал развернуться, особенно когда закрылись Врата. А теперь Каинвилль стал его домом, той самой обителью, куда хотелось возвращаться после каждого долгого путешествия, где хотелось жить, обретя свой уютный уголок, и где тебя всегда будет кто-нибудь ждать.
Это вновь вызвало улыбку, добрую, но немного грустную. Дракон и не думал, что когда-нибудь настанет этот день, когда он настолько укоренится в одном месте. Дело было не в домах, улицах или даже работе, а в тех, кто окружал Тейваза, и кем он сам окружил себя. Это они были важны и играли главную роль, и Эри была одной из них. И чем ближе они были к дракону, тем больше ему хотелось знать о них.
- Нет, мне не сообщают о каждом заказе каждого алхимика или ювелира или оружейника. Но о твоих заказах мне хотелось бы знать, - альбинос наклонился немного вперёд, взглянув на Эри, и в этот раз он смотрел прямо на неё, а не на стену или иной предмет интерьера в этом кабинете. Потому что важна была оружейница, а вовсе не цвет обоев, который гармонировал с потолком или паркетом. И её мысли имели больший вес, чем вся мебель, находившаяся в этом помещении.
Протянув руку за телефоном, дракон замер с поднятой ладонью, раздумывая пару секунд, и поднял трубку, чтобы набрать сообщение старшему консьержу. Вот Харман удивится, увидев, что от него требуется принести чай и печенье, да ещё и в кабинет Лайремо. А раз уж начальник не уточнял, какая именно требовалась выпечка, то, скорее всего, консьерж выберет и отправит сразу несколько видов, выложенных на разных блюдцах красивыми узорами.
- Чай скоро будет, - Тейваз не мог позволить себе забыть о каком-либо обещании или обязанности. Он должен был сделать, не откладывая ничего на «потом», и, чем скорее, тем лучше и для него, и для всех.
Но дальше разговор уже ступил на очень тонкий лёд, и все слова приходилось подбирать с особой тщательностью. А для этого требовался хороший допинг.
Дракон поднялся и подошёл к бару, выбирая бутылку коньяка. Как в тот вечер, когда они пили кофе вдвоём. Только теперь он будет пить один.
- Нет, я знаю, как он отреагирует, - Тейваз отвечал медленно, пока с педантичной аккуратностью наполнял бокал. Вернувшись с ним обратно к столу, дракон вздохнул.
- Однажды я был женат, но это было спонтанное решение. Просто она была молода и красива, а я был влюблён или думал, что влюблён. И то, что происходит в Вегасе, вовсе не остаётся в Вегасе, а оказывается полноценными клятвами, которые связали нас с Нормой. Но это был недолгий брак, закончившийся очень-очень плохо, - дракон помнил лишь своё безразличие в тот момент, когда узнал, что его жена убила себя. Они оба не были счастливы, и каждый из них принял своё решение, как исправить совершённую ошибку. Но Тейваз сейчас был жив, заплатив свою цену, а Норма - уже нет. И об этом дракон никогда и никому не рассказывал ранее, потому что некоторые секреты должны были оставаться секретами.
В его мыслях всё было иначе. Всегда всё выглядело по-другому: встречи, разговоры, события. Но в реальности что-то всё время ставило палки в колёса, и это что-то не собиралось останавливаться.
- Я не уверен в том, что всё получится. Ты ведь помнишь, что каждый праздник, где я присутствовал, что-нибудь обязательно случалось. «Бархат», мой день рождения, выставка в «Вавилоне», день Благодарения, выставка в «Мидасе», рождественский маскарад, приём в «Ривьере», - он задумчиво перечислил все даты, которые должны были стать важными, но в итоге принесли с собой некую горечь. Дракон каждый раз что-то приобретал, но ещё больше отдавал взамен. Эта традиция становилась уже привычной.
- И я почти уверен, что что-нибудь пойдёт не так. Всегда так бывает, когда хочешь, чтобы всё было если не идеально, то хотя бы хорошо, но в итоге получается очень плохо.
Коньяк обжёг горло, когда Тейваз умолк, делая небольшой глоток.
- Ты бы сама согласилась, зная мою репутацию? - Лайремо тихо усмехнулся и протянул на ладони бархатистую коробочку, чтобы Эри могла сама открыть её и посмотреть на кольцо.

- Сэр, по телевизору экстренные новости, - на пороге кабинета появился секретарь.
Секретарь был другим, да и кабинет тоже. В последнее время Сильвестр много времени проводил в клубе. Неожиданный подарок от Тейваза, чего греха таить, грел вновь обретенную душу, и пришелся каиниту по вкусу. Он был даже счастлив, осознав весь потенциал. Это место отличалось от дорогих ресторанов престижного района и нисколько не походило на «Консорциум» или «Вавилон», принадлежавшие Тейвазу, но давало каиниту возможность переделать каждый угол под свой вкус. Зильберман подумывал переместить свое рабочее место именно сюда. Ближе к народу, как бы пошутил Газзара, с которым Сильвестр виделся совсем недавно. Сир пришел в себя, но так и не сказал, что именно с ним случилось в тот вечер. Слай и не настаивал, подозревая, что каким бы ни был ответ, он ему не понравится. Придет время – расскажет.
- И что? – каинит взглянул на секретаря, за которым раньше не водилось привычки тревожить по пустякам. Сильвестр не смотрел новости по телевизору, ограничиваясь лишь краткими сводками утренних газет.
- Взрыв в отеле «Вавилон», - последовал лаконичный ответ. Отношения с Тейвазом были не секретом, пускай на рынке и в клубе Сильвестр практически не появлялся в компании любовника.
- Иди, - каинит махнул рукой и взял пульт. Новостной канал пестрил громкими заголовками и нечеткими кадрами, но это были лишь слова и никакой конкретики. У каинита резко заболела голова, а под лопаткой неприятно заныло. Беда пришла так неожиданно. Женский голос сообщил, что мобильный телефон отключен или находится вне зоны действия. Ладонь, которой Сильвестр держал телефон, вспотела. Каинит всегда мог похвастаться железным самообладанием, даже случай с Газзарой он перенес легче, чем ожидалось, но сейчас его накрыл липкий испуг и даже какая-то иррациональная обида. Почему стоит их жизням войти в мирное русло, как начинается буря? Аурелия взяла трубку быстро и, судя по тону, поняла причину звонка:
- Я не знаю, что с ним. Еду в городскую больницу. Сообщу сразу, как что-то станет известно.
- Это твоя работа – знать, - сейчас в глазах Сильвестра помощница Лайремо была бесполезна, занималась лишь тратой денег и капризами, а не работой. Чем испанка полюбилась Тейвазу? Легким нравом? Потакание женским прихотям обернулось этим беспомощным «я не знаю»!
- Я сам приеду, - коротко обронил и повесил трубку.
Каинит судорожно вытер ладонь о штанину, мысленно повторяя «все хорошо, все нормально» и поднялся. Он направился не к отелю, вокруг которого в данную минуту столпились журналисты, а сразу в больницу. Дорога из доков до нее казалось вечной. В пути Сильвестр сделал еще одну попытку дозвониться до Тейваза, не особо рассчитывая на успех, и оказался прав – телефон по-прежнему был выключен.

Больница гудела голосами десятков людей, снующих туда-сюда, но Сильвестру нужен был всего лишь один из них. Любой, кто скажет, где Тейваз. Каинит остановился возле регистратуры и тяжело выдохнул, сжимая кулак. Было не время раскисать.
- Подскажите, где сейчас…, - начал и в следующую секунду увидел его, - Уже не нужно.
Сердце рухнуло вниз, и вместе с ним упал и тяжелый камень сомнений и тревоги, мешавший думать о чем-то, кроме Тейваза. Сильвестру было безразлично, пострадали ли другие, главное, чтобы ни один волос не упал с головы дракона. Любовь и в самом деле, как ничто другое, способна время от времени переворачивать всю жизнь. Хотелось того или нет, но что он мог? Даже если Слай уедет на другой конец света, это не вырвет дракона из сердца.
- Ты! – подбежал к любовнику, обхватил голову ладонями, тревожно оглядел каждую черту знакомого лица, затем отодвинулся на мгновение и окинул взглядом уже всю фигуру, чтобы убедиться, что цел. Цел и невредим. От волнения в горле пересохло. Каинит тяжело сглотнул и внезапно понял, где они. Он почувствовал чужие недоумевающие взгляды, нахмурился, прочистил горло и спросил уже спокойнее:
- Ты в порядке?

Об изменениях в своей внешности Анастейша даже не догадывалась, пока не поймала на себе несколько удивленный и заинтересованный взгляд стоявшего рядом Купера. Разумеется, водя дружбу с братом Тесс, мужчина наверняка знал об их расовом происхождении, и для него вряд ли было сюрпризом возможность Тесс светиться. Но все-таки девушка почувствовала от этого легкое смущение, словно бы ее застукали за чем-то интимным и не предназначенным для чужих глаз.
Ее щеки снова зарумянились, но на этот раз совершенно по другой причине. А вот кем приходится Купер, она так и не знала. Спрашивать такое у самого Сэмюэля казалось для нее моветоном, а брат все равно бы не раскололся, даже если и знал. И все-таки, исходя из последних событий, этот вопрос начинал мучить феникса все сильнее, а любопытство распирало изнутри, готовое выплеснуться нескромным вопросом прямо в лоб. Чтобы как-то скрасить очередную неловкость и сменить тему, Тесс воспользовалась предложением Сэма с поспешной готовностью, вновь подхватив его под локоток.
- Я с удовольствием пройду в зал аукциона и расскажу вам о Нейрухе. Для меня все это в первый раз, и я очень волнуюсь. С ума сойти! У меня до сих пор не укладывается в голове, что мою картину хотели вот так просто унести средь бела дня. Думаете, стоит ее после этого выставить на аукционе? Мне кажется, вор, сам того не желая, сделал моим работам отличную рекламу. Теперь все захотят посмотреть или даже приобрести то, чего так страстно желал кто-то другой.
Тесс так разволновалась из-за этого, что стала тихонько пританцовывать, пока они двигались в сторону зала. Вместе с ними туда направлялись и многие посетители, среди которых девушка заметила уже знакомые лица престарелых матрон. На просьбу Сэма она откликнулась с искренней улыбкой, тут же доставая свой телефон и показывая нехитрые премудрости пользования социальной сетью.
- Сэмуайз? - рассмеялась она, краем глаза заметив ник мужчины. Это выглядело так трогательно и мило, что девушка даже захотела запечатлеть этот момент на фотографии. Выловив из толпы прохожих первого попавшегося парня, она попросила сфотографировать ее вдвоем с учредителем выставки и предложила последнему выложить фотографию в свой первый пост.
- Все, осталось только добавить друг друга в друзья и сможем переписываться или читать новости из жизни друг друга. Разве это не замечательно?
Тем временем они уже добрались до зала аукциона, занимая свободные места с края от помоста, где за стойкой стояла уже их новая знакомая Эшли Свон с молоточком в руках. Девушки обменялись улыбками, и Тесс нетерпеливо поерзала на своем месте, ожидая начало шоу. В последнюю минуту к ней подошел администратор и вежливо поинтересовался, не желает ли мисс Хавелок выставить что-то на продажу. Так же он ненавязчиво намекнул, что уже имеются желающие приобрести похищенную картину, а так же несколько других ее работ, если конечно мисс Хавелок пожелает их продать. Тесс сияла как начищенный чайник, распираемая гордостью и чувством восторга, и конечно же согласилась на то, чтобы картины выставили в качестве лотов на торги.
- Как думаете, много ли можно будет выручить с их продажи? - тихонько поинтересовалась она у Купера, краем глаза следя за развитием событий в зале. Торги начались довольно бойко, за некоторые предметы искусства разгорелась нешуточная борьба. Но сама Тесс не решилась участвовать в качестве покупателя, опасаясь, что сделает что-то не так.
Но вот на помост вынесли тот самый снимок, который наделал сегодня немало шумихи, и Анастейша даже затаила дыхание, боясь пропустить хотя бы слово. Начальная цена двести долларов, как и у большинства работ на сегодняшнем аукционе. Однако кто-то выкрикнул сразу тысячу долларов, кто-то перебил ставку суммой в два раза больше. Анастейша округлила глаза и в немом удивлении уставилась на Купера.
- Как такое возможно? Две тысячи долларов за мой снимок? Это правда? Две тысячи долларов??
Но тут до нее долетела сумма в пять тысяч, и Тесс и вовсе лишилась дара речи. О таком она не смела даже и мечтать, считая, что работу оценят максимум в долларов пятьсот. Но в десять раз больше? Даже все вместе взятые остальные лоты не набрали такого числа. Радовало еще и то, что эти деньги пойдут на благое дело, и Тесс снова испытала искреннюю благодарность за это не только к Куперу, организовавшему мероприятие, но и к Эшли, которая достойно провела аукцион. Да черт возьми, она была благодарна даже вору, который привлек к этой картине общественное внимание!
- Ловко вы провернули этот ход с похищением, - услышала она чей-то насмешливый голос позади. - Признайтесь, это же было спланировано заранее, чтобы вызвать ажиотаж среди покупателей?
Тесс недоуменно обернулась и уставилась на какую-то блондиночку с ярко красными губами, явно из репортерской братии, судя по цепкому взгляду, акульей улыбке и маленькой записной книжечке, в которую она что-то все время черкала.
- Скажите, в каких отношениях вы состоите с мистером Купером и мисс Свон? Это правда, что она относится к представителям редкой расы шефанго? А вы сами, мисс Хавелок, к какому виду относитесь вы?
- Да пошла ты! - только и сумела выдавит из себя Анастейша, отворачиваясь от назойливой репортерши и как-то виновато посмотрев при этом на сидящего рядом с ней мужчину. Настроение несколько подпортилось, но ровно до того момента, как Эшли объявила аукцион закрытым, и Тесс смогла, наконец, подойти к ней и пожать руку.
- Это было потрясающе! Спасибо вам огромное! Не ожидала, что все примет такой оборот. А картины сразу должны отойти новым владельцам или могут еще повисеть до окончания выставки?
Тут она заметила ту самою блондинку с кровавыми губами, пристально наблюдающую за ними, и, склонившись к самому уху Эшли, заговорщицки зашептала:
- Держитесь подальше от той мымры, она задает кучу глупых вопросов и лезет не в свое дело. Неприятная особа... А кто такие шефанго?

Он потянул за резную ручку - дверь оказалась не заперта. И когда эльф её распахнул, звучавшие все это время голоса неожиданно смолкли, словно испугались скрипа петель. Вместо них теперь на него смотрели десятки глаз.
Зираэль переступил порог.
В центре залы стоял большой трон, на котором всегда восседал отец. Вокруг него кружился зловещий хоровод из фигур, взявшихся за руки. Все происходило пугающе медленно и плавно, словно глубоко под водой. Зираэль узнавал некоторых. Здесь был старший брат Зевран, служанка Йоли, старая няньки Риза и ещё какие-то слуги, имён которых эльф не помнил.
Все лица были искажены гримасами безумного веселья, улыбки были широки, в буквальном смысла от уха до уха. В зале было неестественно тихо, за исключением еле слышной погребальной мелодии, звучавшей сейчас, словно гимн радости.
В центре сгущалась плотное облако тьмы, напоминающее по очертаниям человеческую фигуру.
Зираэль чувствовал, что зловещий танец и голоса затягивают его. Когда брешь в сцепленных руках приблизилась вплотную. Старший брат потянулся к нему.
Зираэль никак не мог понять, что с ним не так, пока не опустил взгляд на руку - кости были лишь частично обтянуты остатками сгнившей кожи. Даже при таком скудном освещении, под длинными ногтями он видел чёрную землю. И вопреки всей логике чувствовал удушающий могильный запах.
- Ласточка, - обратился он к нему, - ты что, не хочешь занять место, что мы приготовили для тебя?
Старший брат схватил его за руку. От липкого и холодного касания к горлу подступил тошнотворный ком, а от чувства бессилия, сознание затопила паника.
Вместе с происходящим кошмаром на яву, глубоко в подсознании он услышал голос Эллара:
- Следуй на мой голос, - такой мягкий, такой.... притягательно живой из всех, что наполнял сейчас огромную залу.
- Нет, нет, я не хочу, - к кому именно обращался Зираэль было непонятно, - не буду.
В следующий миг он распахнул испуганные глаза и со свистом втянул в лёгкие воздух, словно только что вынырнул из под толщи воды. После измученный тёмный эльф, покрытый испариной вновь обмяк.
Неожиданно стало светло. Над ним склонилась высокая фигура, чётко обозначенная первыми лучами восхода. Вокруг Эллара, как показалось Зираэлю в этот момент, было необычное свечение. Слабо улыбнувшись, Зираэль вновь прикрыл глаза. Его рука соскользнула с груди к полу и браслет раба звякнул в утренней тишине. Наполненная магией комната и старание светлого собрата, отсрочили смерть, но лишь на время. Яд все ещё действовал внутри, поражая органы.
- Я тебя все еще вижу, - пробормотал он и слабо улыбнулся, - значит, не присоединюсь к хороводу мёртвых. По крайней мере, не сегодня.

...Он никак не мог ее открыть. Зажимал гладкие бока коленями жестко, до неслышного похрустывания, впивался в ребристый пластик когтями, тянул, раскачивал, ворочал неловко, непривычно, теряя терпение, обманываясь скользящей легкостью "пошла! пошла!", воодушевлялся, ощущая влагу на коже, раздувал ноздри, сглатывая, как томимый жаждой узник каменоломней, и зло обтирал об штанину пальцы, когда пробка, совершив один два оборота, продолжала торчать в бутылочном горлышке.
- Сука ты, - обращался к ней, как к живой, осмысленной, враждебно настроенной единице Хеспес, - Сука ты и больше ничего. Все равно достану. Давай!
Но левая рука не слушалась, ей не хватало той размеренной, бездумной естественности, забитости мелкой моторики, что присутствовала в правой, ведущей. Подумать только, шефанго мог прилично и метко стрелять с левой руки, метать ножи ровно в цель, резать, колоть, рубить, водить, управлять и печатать, но открыть бутылку марочного коньяка - не мог. То ли пробка не давалась, то ли пальцы от усталости и перенапряжения последних дней чувствовались ватными, полными колючих медных ворсинок, по которым бессистемно пропускали слабые электрические разряды.
Они исходили из самого сердца. Побелевшего, поседевшего, яростного, как шаровая молния.
Она не давала ему спать.
Она не давала ему есть.
Она, митперз, не давала ему пить.
Правая рука болталась на привязи. Отекшая, распухшая, темно-лиловая, почти черная под посеревшим от грязи и гари бинтом.
"Трещина", - сказал ему такой же отекший и столь же серый, пожухлый лицом медик.
Хеспес не ответил. Он смотрел на стремительно наливающееся соком предплечье брезгливо, как на дезертира.
"Могу наложить гипс", - сказал тот же медик, пытаясь прикурить подрагивающим ртом сигаретный фильтр. Его руки в синих прозрачных перчатках, похожие на одутловатые руки утопленника, тоже тряслись.
И на это смотреть Гану оказалось противно. Поднявшись с ящика - за ним потянулась клеенка, брошенная на сиденье "для стерильности", - Хеспес изъял у лекаря сигарету,  перевернул, вставил обратно и поджег. А потом шефанго объяснил, в каком он месте видел гипс. Еще он объяснил, в каком он месте видел трещину. Поведал тихим и ласковым голосом, почти не срываясь на крик, как однажды его десантировали из вертолета на высоте полуторакилометров от земли, без парашюта и подгузника на попке. И что результатом такого прыжка стали обширные гематомы и полные впечатлений штаны, но никак не поломанные кости. Скорее контейнер, который нынче на него свалился, даст трещину, чем его запястье.
Медик молча хрупнул головкой ампулы, засунул под стекло иглу, как комара притопил. Движения у него при этом стали безразлично четкими, даже какими-то плавными, будто синие одутловатые пальцы принялись радостно танцевать отдельно от усталого рта и замученных глаз.
Хеспес залюбовался.
Хеспес извинился.
Дал зафиксировать то, чего нет и быть не может, нарядным кипельно-белым бинтом.
Молния волновалась в ребрах. Жгла.
Хеспес бесился.
Знал за собой это и ничего не мог поделать.
Он летал на крыльях этой злости, порхал, теряя ощущение дня и ночи.
Если бы рядом оказался какой-нибудь эльф из зеленых плодородных долин, тонко чувствующий гармонию чужих эмоций, он бы непременно сказал, что так в шефанго бьется отчаянье, глухая, беспросветная тоска маловнятного понимания собственного бессилия перед течением неизбежности. Он сказал бы именно так, потому что никогда не выражался иначе, проще и доступнее. Он брякал подобные слова с бесценной легкостью, как иные швыряют на стол связку казенных ключей - с непроходящим отголоском служебного рьяного звона.
За это Ган его терпеть не мог, еще больше, чем всех остальных эльфов. Еще он терпеть не мог Энди Берка потому, что тот смирно и тихо лежал сейчас в морозилке городского морга, ожидая дальнюю свою родню. Родню, которой Хеспесу придется объяснять, почему их условно бессмертный сын полез в затопленный трюм спасать некую паскудную шефанго, ненавистную свою начальницу и почему его бессмертие там закончилось.
Берка - да, а ее, Ган, нет.
Ей-ему в наследство осталось все это: и эльфийская родня, такая просветленная, такая всепрощающая, что оба шефангских пустых желудка заранее крутило от ненависти; и разрушенный порт, и тела, что дважды в день прибивало к берегу тихой и спокойной, благостной, как ластящаяся кошка, волной; и проваливающийся под техникой асфальт - эти каверны, эти язвы много лет таящихся, притворяющихся смирными карстовых пещер, нынче засасывающие в себя свою дань, свои жертвы; и разметанные, порушенные, как цветные детские кирпичики, грузовые контейнеры, с несчитанным, неисчисляемым страховым ущербом; и затопленные, разбитые на приколе в доках корабли. Все это требовало присмотра, участия, дела. Все это осталось ему, хотя кто-то мог сказать, что Ломбертсу, директору порта, что городским спасательным службам, которых не хватало и которые еще до порта не добрались, занимаясь жилыми кварталами большого и густонаселенного Каинвилля.
Спасательных служб не хватало. Людей не хватало. Техники не хватало. В первые дни "после" все было в дефиците, особенно время. Этот бесценный ресурс отмеряли как пайку - в сутках двадцать четыре часа, не больше и не меньше, - и эту пайку рвали, словно голодные дети сиротский хлеб. Кому-то ее доставалось много и тот давал интервью журналистам, водил экскурсии по расчищенным волной площадям, отвлекал уверениями, что "все в порядке, все под контролем, со всем справляемся", а кому-то перепадали только крохи, и тот задыхался под завалами, захлебывался в запрокинувшейся герметичной каюте, терялся в длинном листе ожидания на тот самый ящик, накрытый "для стерильности" клеенчатой пеленкой.
...Вчера подняли баркас. В его трюме нашли два десятка малолетних утопленников, преимущественно женского пола. Скованных одной цепью...
.. А бутылка все не открывалась. Неприязнь опять подкатила к горлу, заклокотала на языке ругательствами, подобно выхлопу дыма из домны, где впустую перегорала злость.
Получив свою "трещину" шефанго стал бесполезным. Не беспомощным, нет, но бестолковым, для серьезного дела не годным, только так, для всякой администрации. Ее тоже хватало с избытком, но все же оказалось недостаточно, чтобы вернуть сон. Усталость от такой работы скапливалась тяжелая и пыльная, натягивающая нервы будто струны на колки, отупляющая, но не способная отключить вымотанное тело.
Хеспес знал, что алкоголь не поможет тоже. Но на него он хотя бы надеялся.
А пробка, сука такая акцизно-продажная, не поддавалась. Впору было жалобиться и просить помощи, но ближайшее живое существо находилось далеко, метрах в шестидесяти.
- Шкипер, далеко ли нам до суши? Четверть мили, Кэп! - бессонница сделала Гана невыносимо болтливым: он не различал, что именно крутится у него в голове, оставаясь набором образов, а что слетает с языка. -  В какую сторону? Вниз, Кэп!
Внизу, метрах в тридцати от мостового крана, на который Хеспес забрался для того что бы выпить и с высоты осмотреть пригодность старой ветки грузовой узкоколейки, в свете затухающей зарницы металась тень идущего, поблескивал началом лунной дорожки наголо бритый череп.
То ли Бьорн по фамилии Фальк.
То ли Фальн по фамилии Бьорк.
Главный инженер порта был сухим и жилистым мужиком, едким как по внешности так и по нраву. Имел широкие, размашистые движения, пружинистую походку, но в то же время от него исходило ощущение неповоротливой скованности, будто он себя постоянно ограничивал и настороженно соблюдал. От этого он казался шефанго надуманным, не вызывающим доверия.
Еще Хеспес слышал из разговоров охраны, что будто бы лысый не плохой мечник. Но что-то сам Ган в последние две недели не заметил за технарем какой-то особенной храбрости. Он очевидно чурался глубокой воды - уходящий корнями в общность с кархародонами геном сильно сказывался на объективности шефанго по поводу добродетелей иных, малоплавающих, - а еще продемонстрировал себя перестраховщиком, которую кто-то - Точно не Хеспес! - назвал бы основательностью и не склонностью к напрасной спешке и риску.
Прежде их сводили совещания у директора, корпоративные гулянки и редкие совместные инспекции, где шефангское "хочу и надо" пересекалось с "может быть и нет ресурсов" инженерной части, но за последние дни реальность сталкивала их лбами столь часто, что Хеспес лысого всерьез, люто невзлюбил.
Он даже бутылку перехватил так за толстое стеклянное брюхо, чтобы было максимально удобно прицельно обронить ее на этот мерцающий впотьмах череп. Перехватил, увесисто покачал в здоровой ладони, воочию представляя как хрустнет, хрупнет покатый черепа свод, как осколками разлетится тара, оставив самые крупные приклеенными к этикетке, и широко брызнет на поросшие осокой бетонные плиты пряное поило вперемешку с темной густой кровью. Как скоро его найдут здесь? К утру или к осени? Кому следующему придет в голову идея проверить старые пути и возможность использования аварийных ангаров под временное хранилище? 
- Все сдохнут, - решил для себя в дурноте всепоглощающей ненависти, баюкая трещину на перевязи, словно неугомонного, сизого от крика, младенца, - Все.
И тут же разразился свистом.
- Хэй, - гаркнул из поднебесья, из густых, зацепившихся за желтый направляющий рельс и проржавелый крюк сумерек, - Не трать время, до ворот она совершенно пригодна. А дальше надо чистить, там уже роща поднимается.

Астароше	конкурс "Мир, труд, май!"
Фиона	конкурс "Мир, труд, май!"
Тейваз	конкурс "Мир, труд, май!"
Хелен Хеспес Ган	конкурс "Мир, труд, май!"
Лев	конкурс "Мир, труд, май!"
Брюс Кеннет	конкурс "Мир, труд, май!"