Инди приходится залезть с ногами на подоконник и приложить немало усилий, чтобы открыть окно; в комнате нужно сделать ремонт, но ей перманентно некогда (но больше впадлу). Свежий воздух, хоть и вязкий, как болотная трясина, немного развеивает густой запах травки, правда, этого мало, чтобы проветрить собравшимся мозги: они то и дело противно хихикают без особой на то причины, хотя, конечно, ядрено зеленые патлы Майка - вполне достойный повод.
— Ладно, сучки, я выбираю фильм, — резкое и безапелляционное заявление, и Кас знает лучше, чтобы в ущерб себе спорить, но все равно показательно стонет. Черт возьми, все в курсе, что у Инди отвратительный вкус; откуда столько кровожадности в этих хрупких косточках? — И чтобы никто - Миллер, ссыкло ты эдакое, я сказала никто - даже не заикался, что останется спать на полу, потому что стремается идти к себе "по темным и страшным коридорам".
Ее джинсовая рубашка плотно затыкает щель под дверью, что вряд ли спасет от коменданта; однако больше всего на свете ей сейчас хочется трахаться и жрать, не важно в какой последовательности, а не думать о судьбе своего проживания в общежитии. Устраиваясь на кровати рядом с Ланкастером, Инди кладет голову ему на плечо и грустно вздыхает, когда замечает свою подушку, используемую не по назначению - блять, нельзя было книжку взять, чтобы стояк прикрыть? Вон Толкиен лежит, он и не такое видел, справился бы с потрясением.
— Господи, какой ты мерзкий, — чуть позже она заставит его волочиться за шоколадно-мятным печеньем через весь кампус, а пока нажимает плэй на пульте, запуская самый жесткий ужастик, который только удалось посмотреть за последний месяц.
— Я знаю, солнышко, я знаю, — Кас целует ее в макушку, с тоской глядя не на экран, а на приветливые и мягкие сиськи наклонившейся Даны. Инди вздыхает снова - сиськи и правда зачетные.

Кас вроде бы помнит, что приехал на велике и не один, но от Инди давно нет весточек, а он успел выжрать в одно рыло едва ли не целую бутылку; у него двоится в глазах и затекла задница, а это два верных признака потенциального пиздеца. Парень еле ворочает языком, залихватски требуя счет, когда ему мягко намекают, что желающих оккупировать столик собралась уже целая толпища, а он, весь из себя красивый и одинокий, занимает слишком много места и мог бы немножечко потесниться. С Ланкастером успели пообщаться по крайней мере три доброжелательных девицы, которым он с абсолютно серьезным выражением лица наобещал моря, океаны и зеленые поляны; несколько сокурсников, предлагающих дунуть; и раз двадцать - официантка. Ах да, счет. Кажется, он уже пятнадцать минут обводит пальцем пропитые цифры и гаденько хихикает, шаря по пустым карманам - Инди гребаная сучка: петарду и сухарик оставила, а мятую сотку забрала.
Пора признать поражение или хотя бы правду, но Ланкастер никогда не соглашается, что упился в говно, даже просыпаясь на холодном балконе, лежа на мешке с картошкой и по неведомой причине крепко сжимая в руке банан. Нет, ему, правда, не хочется никому доставлять проблемы или там неудобства, просто он так долго засматривается на упругий задок той красотки справа у барной стойки, что петарда в его руках взрывается будто сама по себе. Касу, к тому же, кажется, что у него в голове туда-сюда рассекают разноцветные фейерверки, и сперва он даже решает, что это подоспевшая официантка врезала ему по затылку своим увесистым подносом, но потом присматривается и - а, показалось.
— У меня тут проблема, — он прям совсем по-доброму улыбается и ничуть не заморачивается тем, что нормальные люди (нормальные, не Ланкастеры, признанные городские уебки) стараются держать почтительную дистанцию с незнакомцами: из любопытства тянется к ее одежде, хотя, по сути, к сиськам, чтобы рассмотреть или хотя бы нащупать нашивку с именем. Как-то неуютно стало, грустно, одиноко, захотелось любви и совсем чуть-чуть бытового экстрима. — Ма-а-аленькая! — Это он не о сиськах, это он о наручниках, которыми Индиана, прежде чем свалить с какой-то понтовой телкой, приковала его к столу, на прощание поцеловав солеными губами в щеку. — Но я справлюсь, — уверенно и почти что без пьяного заикания, только вот растопыренную ладонь с груди девушки он снять забывает. — Я взрослый мальчик.
Официантка всем своим видом показывает, что в сказанное с трудом верится, и готова применить весь подручный пыточный инструментарий, лишь бы он прекратил прощупывать ее грудь на силиконовые импланты, так что Кас, опомнившись, решает на всякий случай уточнить, в тщетной надежде, что мысли материализуются, если в них сильно-сильно поверить.
— За мной должна прийти девушка! Красивая, но какая же бляди-и-ина! — Инди всегда была самой любимой и самой благодатной темой для его сентиментальных откровений. В девять он жаловался на то, что она сожрала его желе, в четырнадцать - оплакивал похеренные ее стараниями постеры с самыми симпатичными порно-актрисами. Сейчас, с грустной честностью на дне зрачка и пронзительной безысходностью в голосе, он кладет руку на сердце и торжественным шепотом заявляет, после чего снова тщетно гремит наручниками и едва не пускает скупую слезу: — Представляешь, забились, кто склеит шикарную телку, и эта стерва не захотела играть по-честному.
Опыт подсказывает, что во всех непонятных ситуациях лучше говорить правду. Раз уж пойти спать - не вариант.
— Объективно телка выбрала бы меня. Я ведь неотразим, ну?

Кас рассеянно озирается по сторонам и прячет руки в карманах, с трудом сохраняя молчание, затылком ощущая предостерегающий взгляд Дарси; ему все время кажется, что, ляпнув по неосторожности хоть одно кривое слово о Райзерс, он получит пожизненную ссылку в немилость, тем самым запоров все будущее в новом сообществе. Впрочем, какой бы короткой ни была дорога до набережной, под завязку забитой самыми разнообразными кадрами местного пошива, терпение Ланкастера вот-вот лопнет. Суицидальные наклонности ему еще не диагностировали, но, видимо, время пришло. О чем и заявляет одна всем известная барышня, когда он, дабы разрядить обстановку, предлагает пойти на преступление против государства.
— Все такие серьезные, аж тошно, — бормочет себе под нос, плотнее закутываясь в слегка грязноватый американский флаг, за который ему уже знатно влетело – и от Питерсон, уперевшей руки в бока, и от смотрителя, намеревавшегося начистить парню шею (с которым у них давние счеты, ведь пиздить с флагштока национальное достояние для Каса почти как домой сходить, то есть каждую среду, пятницу и с утра в воскресенье приходится улепетывать с площади под громогласный хохот друзей).
— Давайте сюда, — вздыхает парень, притормаживая, чтобы пропустить толпу разодетых в перья и стразы карнавальных танцовщиц, и закладывает сигарету за ухо, предварительно щедро приложившись к походной фляге. — Не могу идти больше, кажется, мышцу потянул, пока за этой тряпкой лазал.
Напевая вполголоса ремикс на хит Ланы дель Рей, Кас кивает на вывеску бара и, никого не дожидаясь, шагает к настежь открытой двери. Внутри так же тесно, душно и шумно, как и на улице, но хотя бы обещают щедрые скидки на выпивку.
— Я бы все же предпочел коллекционный виски, — многозначительно вскидывает он брови, буравя взглядом Маккея, и тяжко вздыхает: — Но паленая водка за полцены тоже сойдет.
Ланкастер, собственно, затеял сегодняшнее мероприятие с одной лишь целью – толкнуть в массы фантастическую идею (Инди так и сказала – «из разряда фантастики» - и очень долго ржала над его задумчивым выражением лица), поэтому сейчас падает на диванчик в углу зала и нарочито торжественно, уже в третий раз за день, начинает вещать:
— Нет, ну я серьезно, каковы мои шансы на выборах? — известие о том, что ректор ищет нового заместителя в верхушку Райзерс на место Гейбла, породило в Касе чертову дюжину тараканов и еще один вагончик идей фикс. — Харизма есть, ума не надо, фантазия бурная, сами знаете. Вам нужен повод для праздника? Да раз плюнуть.
Окей, гугл. Праздники сегодня?
— Сразу два! Отмечаем восемьдесят первую годовщину с начала выпуска Alka Seltzer, — он ухмыляется и пожимает плечами: — Ну или восхваляем издание «Манифеста коммунистической партии», - поправляя на плечах флаг, Кас невинно хлопает ресницами и снова тянется за флягой; в таком переполненном баре ждать заказ слишком мучительно и долго, когда трубы горят. — Пока решаете, выпью за день экскурсовода. Хорошие ребята, уважаю.
Он и сам из их числа, только экскурсии проводит своеобразные – в запой.

23 декабря 2010Этот год – явно не самый удачный в моей жизни. Конечно, мать всегда предупреждала отца, что переговоры с мафией ему на руку не пойдут, но он же, в свою очередь, всегда отмахивался и говорил, что он всего лишь переводчик, и что на него уж точно не совершат нападения. Но у русских были другие планы. Нет, я не отрицаю того, что я тоже русский, но из-за таких вот людей как-то о нас судят совершенно иначе, считают нас не такими, кто мы есть на самом деле. Поэтому то, что у нас у всех уже давно не русский акцент, как мне кажется, спасает нас. Их мафии совершенно не нужно знать, что мы теперь находимся на противоположном конце страны в городе, о котором они даже и не слышали. Всегда есть пути, по которым можно узнать.
А на улице практически Рождество. Моё первое настоящее американское Рождество – с новым именем, с новым паспортом и чистой (ну наконец-то!) совестью. Тренировки по футболу ставили всё чаще, так же, как и новых тренеров. Ума не приложу, почему нам вечно находят тренеров на замену, а не ищут настоящего мастера своего дела, который действительно научит нас уму-разуму. Из-за такого вот напыщенного и самодовольного мудака, которому лишь бы заработать лёгких деньжат, я расшиб себе бровь. Кровь уже было хлестала, но я отмахнулся от помощи ребят, сказав, что доберусь до медкабинета сам, о чём пожалел сразу же, как только зашёл в корпус. Я чуть было даже не прошёл мимо и врезался в стеклянную дверь, да так, что грохот, наверное, было слышно на весь корпус, даже если ещё и не в соседних. Глаз, над которым я расшиб бровь, уже опух. Может, я зря отказался от вызова скорой?
У медсестрички, кажется, до меня не было никакого дела – её вопросы и фразы, произнесённые монотоннее некуда, выводили из себя, как пить дать. На лекарства аллергии не было, и хорошо, да и больше её ничего не было от меня нужно.
– Ай! – да, я вскрикнул как девчонка, когда она сделала мне укол обезболивающего. – Девушка, поосторожнее Вы с этими иголками, чуть в глаз мне не попали! – или это был просто распухший нерв? Так или иначе, то, что мне придётся под дюжину швов накладывать, а всё из-за какого-то придурка, меня не радовало.

23 декабря 2011

А я и вправду полюбил Брайтон. Все эти душные аудитории, прохладные коридоры, шумные вечеринки уже ставших мне родными и близкими Фолленс и вечные перепалки с этими занудами из Райзерс, которые (люди, а не перепалки...) такие же, как и мы... Как-то всё это стало настолько родным и привычным, что я даже рад, что попал под руководством ФБР именно сюда, в этот маленький, Богом забытый городок. А сколько здесь шикарных людей, не пересчитать! Кстати, сегодня, если можно так сказать, «годовщина» с одним очень даже великолепным человечком.
Мудак был тот тренер или нет, мне уже абсолютно наплевать, но вот медсестричка стала доктором и моей близкой подругой. Конечно, фактов того, что я русский и нахожусь под чутким руководство программы ФБР, она не знает, но от этого она менее близкой не становится. Купив по дороге к ней приличного вискаря (такой она точно любит, уж можете мне поверить), я направился сразу к ней в кабинет.
– Джул, ну почему когда я рядом с твоим кабинетом, ты обязательно думаешь, что со мной что-то случилось? – единственное, что со мной может случиться, это какая-нибудь потасовка в общаге Фолленс, хотя у нас, в отличие от Райзесов, унитазы после потасовок не пропадают. – Я всего лишь заскочил к тебе отдать вот это вот, – и достаю из сумки литровый бутыль White Horse. – Выпьем?

Мне доставляет какое-то неописуемое садистское удовольствие каждое гневное слово девушки, озвученное в мой адрес, каждый ее "убийственный" взгляд, который скорее вызывает улыбку и нотки восхищения, чем злость или обиду, каждый частый глоток воздуха, заставляющий покачиваться ее грудь и привлекая тем самым больше внимание, чем стоило бы. Даяна выглядит на много сексуальнее когда злится, а не скромно улыбается и словно призрак перемещается по коридорам университета, боясь привлечь к себе лишнее внимание. О таких как она говорят "девушка со внутренним стержнем" и именно такие чаще всего привлекают внимание настоящих мужчин, заинтересованных не только в первоклассном трахе, но и элементарной возможности поговорить о чем-то более глобальном чем распродажа в бутике или новая коллекция Burberry.
Я намеренно пропускаю ее воодушевленную триаду об отличном зрении, стопроцентно убежденный в том, что причина ее необоснованной ненависти ко мне кроется в бурной фантазии девушки, нежелании разбираться в чьей-то личной жизни и чрезмерной доверчивости слухам, нежели в моей блядской натуре, которая, тем не менее, не позволяет водить к себе в дом кого попало. Как бы мне не хотелось вступить в дискуссию на этот счет но а) я не привык перед кем-либо отчитываться или оправдываться и с Ван де Камп начинать не собираюсь и б) ее же просто не переспоришь, такая упрямая, словно маленький капризный ребенок.
- Заинтересовал? Только сейчас? – обиженно складываю губки бантиком и поднимаю брови вверх. – Кого ты так активно пытаешься в этом убедить, меня или себя? – сменяю выражение лица на вопросительное и небезразличное. – Если бы тебе не было интересно, что за парень живет по соседству ты бы не прислушивалась к чужим сплетням, не обращала внимание на приходящих и уходящих девушек, да и не присваивала бы мне столь заезженные ярлыки. Просто признайся, что как минимум здоровый интерес двигал тобой каждый раз, когда на слуху было имя Лиам Палмер. Мне будет достаточно уже и этого, - забавно как она отрицает любую увлеченность моей персоной, но тем не менее слишком много видела, слышала и главное запомнила о таком ужасном и недостойном внимание парне как я. – Но раз у нас момент откровения, то да, у меня действительно есть сестра-близнец, она та еще стерва, ужасная шмоточница и, кажется, ест на завтрак таких добрых и наивных девочек как ты. Я могу прислать тебе ее фото по электронной почте, чтобы ты опасалась эту чокнутую блонду иначе рискуешь испортить себе как минимум настроение, но более вероятно безупречную репутацию хорошей девочки. – На до же, каким заботливым я могу быть. Хотя более вероятно, что я просто ненавижу свою сестру и не упущу шанса рассказать всем, какой же монстр на самом деле скрывается за ее широкой улыбкой.
Неожиданно для самого себя девушка предлагает мне мир. Забавно, словно мы в детском саду и для большей верности не хватает еще переплести мизинцы и произнести особую клятву после которой мы якобы больше никогда не будем ссориться. Если бы во взрослой жизни все было так же просто…
- Ладно, - протягиваю руку в ответ. – Но не отрицай того, что я тебе как минимум интересен, - очередная самодовольная улыбка, которая обычно может сразить наповал любую девчонку. Любую, но не своенравную Даяну Ван де Камп. – Только нашли общий язык, а ты уже выставляешь меня за дверь. И это ты называешь мировой и хорошим воспитанием? – наигранно возмущаюсь, но тем не менее встаю с кровати девушки, мысленно распрощавшись с удобным мягким матрасом, и направляюсь в сторону двери. Оказавшись уже в коридоре Дюймовочка вновь отыскала внутреннюю стервочку, бросила напоследок пафосную фразу и хлопнула дверью, наверняка ликуя и чувствуя собственную победу. Я бы мог вновь постучать, крикнуть что-то не совсем приличное на весь коридор общежития, заставляя собеседницу краснеть и злиться даже будучи по ту сторону двери, но вместо этого не могу сдержаться и начинаю смеяться, медленно направляясь к собственной комнате. Все-таки забавная эта Даяна.

Time after time I walk the fine line,
But something keeps bringing me back.
Time after time I'm going in blind,
I don't know which way I need to go...

Мне не больно – я давно научилась подавлять в себе чувство физической боли, а потому смотрю на стекающую вниз по пальцам струйку алой крови с абсолютно каменным выражением лица. Мне не страшно – человек, который не боится смерти, по факту не может ничего бояться, а потому я монотонно болтаю ногами, сидя на холодной, влажной скамейке в темном и пустынном парке, куда мамы не пускают ночью своих хороших дочурок. И меня абсолютно не тянет блевать от количества уже выпитого спиртного в каком-то накуренном помещении, именуемым моими сомнительными "друзьями" не то берлогой не то пещерой, а ведь я еще уверенно сжимаю в руках неудачно открытую бутылку виски, за которую "случайно забыла" расплатиться на кассе. Наконец-то до разума доходит, что потеря крови явно не входила в мои планы и пораненный палец мигом отправляется в рот, заставляя ощутить солоноватый привкус. После щедро поливаю руку дорогим спиртным и делаю большой жадный глоток, который обычно вызывает у приличных девочек долгий приступ кашля и моментально наморщенный носик, а мои бесцветные глаза устремляются в темноту, совершенно не для того, чтобы разглядеть там чьи-то проходящие мимо фигуры, скорее чтобы ничего не видеть, отключиться.
Вот уже почти неделю я все также продолжаю игнорировать СМС на телефоне, давно перестала проверять голосовые сообщения, боясь услышать приказной тон Билли или еще кого-то из моих немногочисленных настоящих друзей, переживающих из-за своей горе-подруги. Никогда не смогу понять их. Зачем общаться с девушкой, которая скорее рано, чем поздно сама загонит себя в могилу, уже окончательно ставя крест на своей жизни, в очередной раз сознательно отказываясь от нормального будущего. Я пропащая душа, которой давно не помогают психологи и психиатры, которая отправила в долгий неоплачиваемый отпуск свою собственную совесть, которая скорее убежит в очередную сомнительную компанию, чтобы поддаться всем существующим соблазнам, чем признает то, что ей действительно нужна помощь, что ситуация давно вышла из-под контроля и дальше ее ожидает окончательное саморазрушений и, возможно, летальный передоз. Кому вообще нужны такие сомнительные друзья, не способные разделить чужое счастье, уповаясь в собственном надуманном горе? Чертовски плохо быть метеозависимым и реагировать на перемены погоды, особенно если ты живешь где-то Великобритании, но еще хуже быть подверженной беспочвенным депрессиям и частым сменам настроения, страдать от излишней эмоциональности. Точно не помню, какой диагноз мне поставили в крутой частной психиатрической клинике, куда меня заперла мать после смерти Дилана, но явно был обеспокоен, а моя суровая, всегда с надменным и самоуверенным лицом мать даже пустила скупую слезу. Вот же стерва. Вспомнила на свою голову! Делаю очередной глубокий глоток, когда за спиной отчетливо слышу приближающиеся шаги, которые вызвали бы испуг абсолютно у любого, опять же, нормального человек, мною же движет интерес и сугубо безусловные рефлексы, заставляющие повернуться на источник шума.
- Ты? – зачем-то переспрашиваю абсолютно безразличным голосом и отворачиваюсь обратно к своей спутнице – бутылке. Меня практически не заботит мой внешний вид и тот факт, что в комнате общежития я не появлялась уже второй день, не желая встречаться с соседкой или кем-то из знакомых в коридоре Брайтерс.
- Руки убери, - раздраженно приказываю Джойсу и, не дожидаясь реакции, тут же сама избавляюсь от его холодного прикосновения на моей шее. Казалось бы, на улице уже давно нелетная погода, а впервые по-настоящему пробрало именно от этого прикосновения. – Только давай без нравоучений, бессмысленных наставлений и прочей абсолютно ненужной мне хрени. Это бесит. Чертовски бесит, - еще один глоток, который не спасает мой хорошенько проспиртованный организм, мне нужно что-то другое, что-то более действенное, одурманивающее. – Курить есть? – мысленно корю себя за то, что не цапнула с витрины еще и пачку сигарет. Я никогда тесно не общалась с этим светловолосым парнем, всегда считала его угрюмым и необщительным, встречаясь с ним ранее в свои лучшие периоды. Сейчас же я даже не могу понять рада ли я видеть кого-то знакомого, или же нам стоит поскорее распрощаться? – Если нет – можешь пройти дальше к пункту назначения. Потому что если ночной пустынный парк – это твое обычное место для прогулок, то ты станешь на пару пунктов страннее, чем я тебя себе представляла, - еще глоток. Да что ж за хрень я утащила из круглосуточного?