где ты
[indent] / / ЗАХОТЕЛА СПРЯТАТЬСЯ?
С Л Е Д Ы     Т В О И      Н Е      О С Т А Н У Т С Я

[indent]  [indent] Джорджиа на тени смотрит, и себя в них не узнает: она сидит ровно и неподвижно, а тень скачет, вокруг нее круги очерчивает и то и дело ближе склоняется // п о й м а ю _ в е р н у шепотом доносится до усталого сознания. Слагхорн, наверное, надумывает и кошмары себе самостоятельно сочиняет: вот Гойл в углу стоит, вот он на другой стороне улицы и руки в карманах прячет, ожидая, когда она, пристыженная, к нему неловкими шагами пойдет. Джо пытается себе напомнить, что все уже позади, что она уже давно для него мертва, для всех, кто когда-либо о ней помнил, в земле червей кормит. За столько времени ее труп бы разложился, от него не осталось бы ничего, потому что звери в лесу голодные // им бы чем-нибудь питаться и без разницы, падаль в их зубах оказывается или же человеческое мясо. Джо уверена, что она по вкусу от скудной оленихи не отличается — такая же костлявая, такая же пресная.

[indent]  [indent] Когда Темный Лорд призывает на собрание, Слагхорн каждый раз старается с толпой смешаться. Руки держит по швам, а те то и дело хотят за спину спрятаться — что, если рядом с ней стоит Гойл, что, если это он покачивается с ноги на ногу? Джорджиа от мыслей своих убегает // уплывает, выныривая из сомнений, чтобы сконцентрироваться на очередных приказах.

[indent]  [indent] Никогда не хотела становиться аврором // Никогда не стремилась к власти или послушанию, но по иронии судьбы оказывается там, где ослушаться — не привилегия и даже не каприз, а сплошная глупость. Джо не рискует и не подводит тех, кто ее на задания отправляет; она и маски своей не снимает ни до собрания, ни во время, ни после. Анонимность, о которой диктуют правила, ей на руку — никто не знает, что Слагхорн жива, что она следом за несколькими десятками плащей отправляется на очередное задание, то ли очень важное, то ли совсем бессмысленное.

[indent]  [indent] Ветер под маску не пробирается: магия не допускает «если», поэтому Джо уверена, что ее никто не узнает, что к ней никто не подберется. Она может рука об руку с Аттикусом работает, когда сначала один дом сжигает, а потом проверяет остатки пепла — доски, гвозди, несколько украшений, но нет артефактов.
Слагхорн по пепелищу ходит, когда впереди слышит шорох подошвы. На месте замирает, оглядываясь и замечая фигуру, напротив нее стоящую. Палочка уже воздух по инерции разрезает, предупреждая об атаке — Джорджиа не допускает ошибки ; не после того, как сбегает, прошлое свое позади оставляя.

[indent]  [indent] В сумерках рассмотреть Гестию удается без особых на то проблем. Она стоит уверено, пару шагов делает, щит выставляет, а Джо атакует. Губы поджимает, пальцы свободной ладони в кулак сжимает, специально смазывая Аваду, без которой нельзя // без которой есть лишь опасность получить наказание, разоблачающее ее лицо на всеобщее обозрение. Слагхорн минуту вырывает, когда за балкой прячется, и тяжело дышит, нервность пытаясь убрать на задний план.
Джонс для нее заменяет младшую сестру; она ей кажется куда более интересной, чем та же Дейзи, они с ней вместе эту дуру за косы тягают и пугают небылицами, от которых не рассмеяться невозможно, если вдруг та решится жаловаться. Гестия с детством ассоциируется // Гестия — сестра, которую оставлять было тяжелее всего. Джорджиа от ее атаки уворачивается, она по пеплу катится, замечая сбоку несколько пожирателей - они к ней спешат на помощь. Оттого сквозь боль на ноги поднимается, рычит в маску проклятья, которые никто не услышит, потому что голос ее изменен, а шепот разобрать практически невозможно: — диффиндо, — луч с палочки вырывается, — авада кедавра, — мажет специально, но тут же перекрикивает, останавливая двоих: — круцио! — Гестия на колени падает, она от боли корежится, пока пожиратели смерти уже на других орденовцев переключаются.

[indent]  [indent] Джорджиа за ними следит краем глаза, палочку не опуская, но когда те с виду скрываются, то пару шагов в сторону Гестии делает. Кто-то из ее сокомандников же должен рядом быть? Где они все, твою мать? Слагхорн нервно дергается в сторону, когда в нее летит красный луч; с колен не поднимается, с места сразу же аппарирует, зная, что Джонс кто-то подхватит // ее обязательно спасут, в Мунго отведут и не дадут пострадать.

[indent]  [indent] Джорджиа несколько дней после этой операции с отвратительным настроением показывается в главном здании. Разговаривать ни с кем не хочется, а Пайпер все еще в ее поведении ищет подводные камни. Слагхорн плюется на всех, кто на ее пути оказывается, но потом тут же улыбается, вспоминая, что Сара Рэндалл так не умеет // Сара Рэндалл — девочка хорошая. Она напивается в местном баре и плетется по улице до дома своего, который ничем не напоминает тот самый особняк, в котором они с Гестией прятались от вездесущего Дэниела. В доме нет ни чердака, где хранятся волшебные травы матери, нет ни перины, которая тебя поглощает с концами, если все-таки решишься на заколдованный матрац лечь.
В доме она одна // сбежавшая от реальности, прячущаяся на островах в объятиях драконов, которые спалить ее готовы в любое мгновение. Но тем не менее правда находит Слагхорн: она ей во снах приходит, в кошмарах, где Джонс кричит, где она плачет и задает вопросы, на которые ответов у Джо никогда не будет.

[indent]  [indent] Когда они растут, в Хогвартс поступают, а потом разъезжаются по сторонам, Джорджиа не думает // она не анализирует, что Гестии захочется цепляться не за тех, с кем держаться рядом нужно. Слухи распространяются быстро, и она с ней сталкивается на поле боя задолго до побега: специально атакует, к границе подталкивает, окружает языками пламени и никого близко не подпускает. Аттикус ругает, Аттикус за это высмеивает, но Джорджиа, зная, что после отвечать за подобное придется, разменивается на одни и те же ошибки. Гестия не понимает, что смертный договор себе подписывает — кажется, именно это ее и заботит до того момента, пока Гес не начинается отбиваться // до того момента, пока ее не окружают другие пожиратели смерти, которые после атаки оказываются на земле, а она уже вдалеке.

[indent]  [indent] Слагхорн учится не реагировать, она привыкает не заботится, но то и дело порывается в самую гущу, если замечает знакомый силуэт. За эти пару лет, которые Джо проводит в бегах от прошлого, уже успевает забыть, а тут рана вскрывается, а тут она снова кровоточит сомнениями.
Джорджиа себе под ноги смотрит, пока привычный соленый воздух перестает казаться знакомым. Аромат духов растворяется, он буквально обволакивает берег, который от неспокойных волн не успевает просохнуть. Слагхорн сапогами скользит по гальке, когда голову поднимает и замечает, что неподалеку Джонс стоит.

[indent]  [indent] Джорджиа не изменяет свою внешность в заповеднике: ее тут никто не знает, жители Гебридских островов территорию не покидают. Кем бы Слагхорн ни была на материке, тут она — никто. Разве что Пайпер ложь сразу же раскусывает, правда все еще молчит, словно причину ищет для того, чтобы в подлость сыграть. Джо шаг назад делает и растеряно на Гес смотрит, потому что понятия не имеет, что делать, потому что у нее в голове лишь одна привычка всплывает криками нервными // атакуй, атакуй, атакуй.
Слагхорн палочку достает быстрее, чем Джонс лишний шаг в сторону сделать успевает: — редукто, — галька в воздух подскакивает под лучом, и Джорджиа пользуется этим, разворачиваясь и со всех сил вперед устремляясь.

[indent]  [indent] Волосы по лицу хлестают, потому что она то и дело оборачивается, чтобы от погони отдалиться, да и ветру абсолютно все равно, что на этом самом береге правда вновь соль втирает в раны, что уже начинают щипать и комком в горле отдаваться.
Слагхорн замирает за стволом дерева, соображая быстро и чересчур хаотично: если побежит дальше, то привлечет внимание местных - от вопросов не отделаться, а если Джонс вернется домой, она обязательно кому-то что-то расскажет.

[indent]  [indent] Гойл.

[indent]  [indent] Джорджиа из-за дерева показывается, палочку крепко сжимая в ладони, но уже не держа ее перед собой: — привет, — не так встречают сестру, не так встречают ту, кого позади оставляют и хоронят мысленно. Слагхорн с самого начала присоединяется к тем, кто своим делом считает истребление тех, с кем дружит Джонс // кем она является. [float=right][/float]— Ты обозналась, — последняя попытка сбежать от последующих проблем, но Джо уже себя сдала, она уже вместо того, чтобы жизни Гес лишить, вновь ищет обходные пути. Аттикус именно поэтому доберется до нее рано или поздно, потому что больные места // потому что хрупкие места. Джонс лиловым синяком на запястьях Слагхорн каждый раз остается после очередной попытки ей помочь с поля боя сбежать, а теперь Джонс, кажется, лиловыми синяками на ее шее станет, когда Гойл до правды доберется. Он ведь наверняка за ней должен был следить, понимал, что рано или поздно, но две идиотки друг друга найдут.
[indent]  [indent] — Как ты меня нашла?

Чарльз болезненно глядит на подрагивающие руки, несколько раз до боли сжимает кулаки, чтобы избавиться от тремора, но эти попытки ни к чему не приводят. Он шумно втягивает воздух через нос, сдерживаясь, чтобы не ударить ни в чём не повинную столешницу. Третий месяц завязки был похож на ебанутые американские горки: только почувствуешь лёгкость от взлёта, как тут тебя поджидает резкое падение с высоты своих достижений — лишь бы не убиться к чертям собачьим. Одни диванные эксперты по избавлению от зависимостей за стопкой нелегально добытой маггловской водки твердили, что лучший способ держать себя в руках — выпускать негативные эмоции, направлять в другое русло. Что это за загадочное русло, было непонятно. Другие же, протягивая косяк чего-то, что точно не изучалось на травологии в школе, убеждали, что лучшие друзья в исцелении — умиротворение и спокойствие. Верить было некому, поэтому каждый способ Чарльз пробовал на себе с переменным успехом. Стоит, правда, отдать себе должное за просветления разума, ибо первый месяц не отпечатался в памяти совершенно — сплошное пятно боли, ядом растекающейся по венам.

Относительная изоляция заметно облегчала ситуацию. Случайная встреча с мисс Берк в «Дырявом котле» была невероятной удачей, ибо работа официантом в баре хуже всего подходит для того, чтобы покончить с наркотиками и переносить ломку. А вот быть продавцом не самого популярного магазина в не особо людном переулке, да еще и с возможностью снимать квартиру прямо над местом работы — сущее наслаждение. Свободных ушей и бессмысленной болтовни, конечно, порой не хватало, но вообще-то это было даже на благо: меньше слов, больше дела. Да и проблема с голосами в голове решалась сама собой из-за небольшой проходимости. Общество одного трезвенника переносилось гораздо легче, чем десяток орущих пьяниц с шумным роем мыслей в атрофированном мозгу. За четыре года наркотических зависимостей и почти беспросветного алкоголизма двадцать лет оттачивания своих способностей отправились псу под хвост. Божий дар, привносивший в жизнь статус и популярность, превратился в яблоко раздора, не доставляющее ничего, кроме адской мигрени и отвратительной на вкус смеси тревожности и дискомфорта. Чарльз всё еще топил этот ужас в алкоголе, с наслаждением слушая, как голоса захлёбываются и затыкаются наконец. Пил, конечно, не в таких количествах, что раньше, но без этого было не обойтись — чтобы заново запрячь легилименцию в узду, надо было для начала снова стать конструктивным членом общества, а потом уже трезвенником

Чарльз делает несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться. Тремор унять не удаётся, и проскакивает мысль о том, что бытовая магия, коей он хорошенько нахватался от тётушки, вновь оказалась очень полезна, вопреки словам покойной матушки. С такими проблемами даже палочку в руках удержать трудно, что уж тут говорить о каких-то домашних делах. Он прислоняется спиной к подоконнику и сжимает его, чтобы хоть как-то унять руки, бросая хмурый взгляд на работающую плиту. Паста предательски вкусно шкворчит на сковороде, обманывая своим сочным запахом о готовности. Персиваль переводит измученный взгляд на часы. Те показывают без пятнадцати девять вечера, насмешливо подыгрывая ленивому, только собравшемуся закату за окном. Чарльз не любил лето. Возможно, это пошло ещё с детства, когда он был вынужден возвращаться из любимого места в осточертевшее поместье, а может, внутренний шестилетний мальчишка всё ещё дуется, что ему порой приходится носить пальто и прятаться от нескончаемых дождей под зонтом. Ощущение обмана преследовало Чарльза каждый промозглый вечер. Во всех сказках лето было жарким и тёплым, дети там босиком бегали в майках и шортах по раскалённому песку. Видимо, на то они и сказки. Англия же громко смеялась в лицо расстегивающим верхние пуговицы на рубашках магам, смывая очередным ледяным ливнем первые признаки потепления. Поздние летние сумерки раздражали не меньше бесконечных дождей — тёмное время суток всегда нравилось ему больше. С темнотой было связано всё самое сокровенное и интимное, что было бы дурно совершить днём.

Чарльз оставляет попытки увидеть что-то интересное на сковороде и напряженно переводит взгляд на холодильник. Хотя, правильнее было бы назвать его хранилищем алкоголя на чёрный каждый день. Ничего съедобного найти там не представлялось возможным, зато количество и разнообразие стоящего там пива действительно поражало. Всё, что покрепче стояло в одном из шкафчиков на кухне, запертое на замок и предназначенное для особо тяжёлых случаев. Бутылки пива в большинстве своём хватало, чтобы унять тревожность и спокойно уснуть на несколько часов. При обострениях требовалось больше выпитого, и Чарльз каждый раз себя ненавидел за это — он должен справляться сам, не подавляя боль извне. Но порой становилось невыносимо.

Сегодня в планах было попытаться заснуть без алкоголя. Было.

Стук в дверь выводит Чарльза из гипнотического сверления взглядом холодильника. Он раздражённо фыркает и снова смотрит на часы. Без пяти. Поздновато для гостей, да и не то, чтобы он кого-то ждал. Скорее всего, очередной непутёвый мошенник-собутыльник, желающий впарить неведомую хуйню. В прошлый раз открыть дверь такому добром не закончилось. Однако, стук не прекращается и уже начинает действовать на расшатанные нервы. Чарльз старается игнорировать нежеланный чужой голос в голове и пытается подавить тревожность, несколько раз сжимая и разжимая подрагивающие кисти рук. Он уже набирает в лёгкие воздуха, чтобы послать незваного гостя в пешее эротическое, но, открыв дверь, со всем намеченным приходится распрощаться. Персиваль моментально расслабляется, увидев на пороге коллегу, и устало усмехается на её предложение.
— Нам разве завтра не на работу, мисс Берк? — он приоткрывает дверь шире, впуская гостью. Комок тревожности в груди медленно тлеет в боевой готовности, не собираясь покидать хозяина даже в состоянии покоя. Это вечное недоверие мешало нормально жить, но Чарльз обычно успешно его прятал там, где точно о нём не забудет, но сможет хотя бы сосуществовать с людьми. Лири, кажется, единственная, кому за последнее время удалось отвоевать к себе немного расположения. От неё веяло силой и едва уловимой опасностью, но всё же она когда-то отнеслась к нему не как к мусору и даже помогла, доверив работу в своём заведении, а это дорогого стоит. Чарльз тогда мысленно поставил себя перед ней в долг.

Он бросает хмурый взгляд на бутылки огневиски и глубоко вздыхает, закрывая дверь за девушкой.
— Пить на голодный желудок — плохая идея, уж поверьте. Я планировал ужин на одного, но, думаю, нам хватит. — Чарльз слегка морщится в попытке отогнать чужой голос и разминает пальцы, желая хоть немного расслабиться и унять, наконец, дрожь, а затем медленно проходит на кухню. — У меня есть пара маггловских пластинок. Надеюсь, вы меня не выдадите, — усмехается, переводя взгляд с девушки на часы. Ровно девять. — У них, к моему удивлению, интересная музыка. Если хотите, могу поставить.

Чарльз болезненно глядит на подрагивающие руки, несколько раз до боли сжимает кулаки, чтобы избавиться от тремора, но эти попытки ни к чему не приводят. Он шумно втягивает воздух через нос, сдерживаясь, чтобы не ударить ни в чём не повинную столешницу. Третий месяц завязки был похож на ебанутые американские горки: только почувствуешь лёгкость от взлёта, как тут тебя поджидает резкое падение с высоты своих достижений — лишь бы не убиться к чертям собачьим. Одни диванные эксперты по избавлению от зависимостей за стопкой нелегально добытой маггловской водки твердили, что лучший способ держать себя в руках — выпускать негативные эмоции, направлять в другое русло. Что это за загадочное русло, было непонятно. Другие же, протягивая косяк чего-то, что точно не изучалось на травологии в школе, убеждали, что лучшие друзья в исцелении — умиротворение и спокойствие. Верить было некому, поэтому каждый способ Чарльз пробовал на себе с переменным успехом. Стоит, правда, отдать себе должное за просветления разума, ибо первый месяц не отпечатался в памяти совершенно — сплошное пятно боли, ядом растекающейся по венам.

Относительная изоляция заметно облегчала ситуацию. Случайная встреча с мисс Берк в «Дырявом котле» была невероятной удачей, ибо работа официантом в баре хуже всего подходит для того, чтобы покончить с наркотиками и переносить ломку. А вот быть продавцом не самого популярного магазина в не особо людном переулке, да еще и с возможностью снимать квартиру прямо над местом работы — сущее наслаждение. Свободных ушей и бессмысленной болтовни, конечно, порой не хватало, но вообще-то это было даже на благо: меньше слов, больше дела. Да и проблема с голосами в голове решалась сама собой из-за небольшой проходимости. Общество одного трезвенника переносилось гораздо легче, чем десяток орущих пьяниц с шумным роем мыслей в атрофированном мозгу. За четыре года наркотических зависимостей и почти беспросветного алкоголизма двадцать лет оттачивания своих способностей отправились псу под хвост. Божий дар, привносивший в жизнь статус и популярность, превратился в яблоко раздора, не доставляющее ничего, кроме адской мигрени и отвратительной на вкус смеси тревожности и дискомфорта. Чарльз всё еще топил этот ужас в алкоголе, с наслаждением слушая, как голоса захлёбываются и затыкаются наконец. Пил, конечно, не в таких количествах, что раньше, но без этого было не обойтись — чтобы заново запрячь легилименцию в узду, надо было для начала снова стать конструктивным членом общества, а потом уже трезвенником

Чарльз делает несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться. Тремор унять не удаётся, и проскакивает мысль о том, что бытовая магия, коей он хорошенько нахватался от тётушки, вновь оказалась очень полезна, вопреки словам покойной матушки. С такими проблемами даже палочку в руках удержать трудно, что уж тут говорить о каких-то домашних делах. Он прислоняется спиной к подоконнику и сжимает его, чтобы хоть как-то унять руки, бросая хмурый взгляд на работающую плиту. Паста предательски вкусно шкворчит на сковороде, обманывая своим сочным запахом о готовности. Персиваль переводит измученный взгляд на часы. Те показывают без пятнадцати девять вечера, насмешливо подыгрывая ленивому, только собравшемуся закату за окном. Чарльз не любил лето. Возможно, это пошло ещё с детства, когда он был вынужден возвращаться из любимого места в осточертевшее поместье, а может, внутренний шестилетний мальчишка всё ещё дуется, что ему порой приходится носить пальто и прятаться от нескончаемых дождей под зонтом. Ощущение обмана преследовало Чарльза каждый промозглый вечер. Во всех сказках лето было жарким и тёплым, дети там босиком бегали в майках и шортах по раскалённому песку. Видимо, на то они и сказки. Англия же громко смеялась в лицо расстегивающим верхние пуговицы на рубашках магам, смывая очередным ледяным ливнем первые признаки потепления. Поздние летние сумерки раздражали не меньше бесконечных дождей — тёмное время суток всегда нравилось ему больше. С темнотой было связано всё самое сокровенное и интимное, что было бы дурно совершить днём.

Чарльз оставляет попытки увидеть что-то интересное на сковороде и напряженно переводит взгляд на холодильник. Хотя, правильнее было бы назвать его хранилищем алкоголя на чёрный каждый день. Ничего съедобного найти там не представлялось возможным, зато количество и разнообразие стоящего там пива действительно поражало. Всё, что покрепче стояло в одном из шкафчиков на кухне, запертое на замок и предназначенное для особо тяжёлых случаев. Бутылки пива в большинстве своём хватало, чтобы унять тревожность и спокойно уснуть на несколько часов. При обострениях требовалось больше выпитого, и Чарльз каждый раз себя ненавидел за это — он должен справляться сам, не подавляя боль извне. Но порой становилось невыносимо.

Сегодня в планах было попытаться заснуть без алкоголя. Было.

Стук в дверь выводит Чарльза из гипнотического сверления взглядом холодильника. Он раздражённо фыркает и снова смотрит на часы. Без пяти. Поздновато для гостей, да и не то, чтобы он кого-то ждал. Скорее всего, очередной непутёвый мошенник-собутыльник, желающий впарить неведомую хуйню. В прошлый раз открыть дверь такому добром не закончилось. Однако, стук не прекращается и уже начинает действовать на расшатанные нервы. Чарльз старается игнорировать нежеланный чужой голос в голове и пытается подавить тревожность, несколько раз сжимая и разжимая подрагивающие кисти рук. Он уже набирает в лёгкие воздуха, чтобы послать незваного гостя в пешее эротическое, но, открыв дверь, со всем намеченным приходится распрощаться. Персиваль моментально расслабляется, увидев на пороге коллегу, и устало усмехается на её предложение.
— Нам разве завтра не на работу, мисс Берк? — он приоткрывает дверь шире, впуская гостью. Комок тревожности в груди медленно тлеет в боевой готовности, не собираясь покидать хозяина даже в состоянии покоя. Это вечное недоверие мешало нормально жить, но Чарльз обычно успешно его прятал там, где точно о нём не забудет, но сможет хотя бы сосуществовать с людьми. Лири, кажется, единственная, кому за последнее время удалось отвоевать к себе немного расположения. От неё веяло силой и едва уловимой опасностью, но всё же она когда-то отнеслась к нему не как к мусору и даже помогла, доверив работу в своём заведении, а это дорогого стоит. Чарльз тогда мысленно поставил себя перед ней в долг.

Он бросает хмурый взгляд на бутылки огневиски и глубоко вздыхает, закрывая дверь за девушкой.
— Пить на голодный желудок — плохая идея, уж поверьте. Я планировал ужин на одного, но, думаю, нам хватит. — Чарльз слегка морщится в попытке отогнать чужой голос и разминает пальцы, желая хоть немного расслабиться и унять, наконец, дрожь, а затем медленно проходит на кухню. — У меня есть пара маггловских пластинок. Надеюсь, вы меня не выдадите, — усмехается, переводя взгляд с девушки на часы. Ровно девять. — У них, к моему удивлению, интересная музыка. Если хотите, могу поставить